Мой милый мальчик,ты, как в люльке,качаешься в холодной петлемеж небом и землей,как в люке,как в старой колыбельной песне,где вестник голубиной почты —с кольцом, как с перебитым нервом.И цепь, что связывала с почвой,сегодня связывает с небом.И губ застывшая фиалкаперекусила жизни нить.Никто не нанял катафалка,чтобы с тобой похоронитьи боль от твоего ухода,и безразличие людей.На нас давно идёт охота,как на осенних лебедей.Без похоронного Шопенаты с гибелью повенчан, безненужных слёз.И только пенасверкнула белизной небесу самых губ.И только мама,на дальнем берегу бродя,зашлась слезами, как туманом.Смерть выпадает, словно манна,для заблудившихся бродяг.Но океан рассёк, как плетью,два мира, как стальное жало.И эта плеть, свернувшись в петлю,увы, тебя не удержалаот пережитых многократнопечалей.Мальчик мой, мужчина!Не всё бессмысленно, что кратко.Не всё, что кратко, — беспричинно.Вы, люди! Вы — рабы рассудка,Щедрот, упрятанных в дома.Я вою, как дурная сука,над грудой вашего дерьма.Но вы, пропитанные ядомприспособленчества и лжи, —о вас, о камень ваших взглядовразбита маленькая жизнь.Но нет — не мужества, не силыему не доставало тут.Ему не доставало сини,в которой облака растут.Мы — зёрна одного початка,вся наша жизнь — наоборот.Ты видел, как отводит чайкаостроконечный, чёрный ротот рук дающего? В истокегордыни истина лежит:рука дающего в итогеещё способна задушить.Когда б ты подождал, Алёша,то стал значительно мудрей.Но ты лежишь на смертном ложесреди людей и нелюдей.И что тебе до наших истин?И что тебе простая суть?Ты обратился с вечным искомв холодный, вечный Высший Суд.В стремительном порыве страстномиз сорной ринулся травы —туда, где делятся пространством,а не остатками жратвы.Уходят братья по печали,оставив чуть заметный след,такими ясными ночами,в которых даже страха нетя верю: ты теперь спокоени видишь медленные сныпод медный лепет колоколентвоей оставленной страны.Сочится благодать по капле.Ты — здесь. Ты — рядом. Ты — нигде.Ты весь — как сон болотной цаплина тонкой матовой ноге.