Неприкасаемый чин

Панель у него над головой поднялась. В кабинку кто-то заглянул. Единственное, что успел заметить Мюллер, так это натянутую по самые глаза лыжную шапку. Он посторонился. Мужик спланировал на пол лифтовой кабинки.

Ганс широко улыбался, уверенный, что сейчас его освободят. Но вместо того чтобы заверить иностранца в том, что все будет «зер гуд», то есть в полном порядке, мужик внезапно схватил его, резко развернул, прижал к себе спиной. Широкий охотничий нож поблескивал перед самым лицом Ганса.

— Ты, фашист проклятый, слушай сюда внимательно, — сперва сказал по-русски мужик, а потом вспомнил наставление Бахрушина — мол, Ганс ни хрена по-русски не понимает — и выдал несколько заученных фраз: — Геен на хаус. Цурюк. Инвестиции капут. Ферштейн? — Нож красноречиво коснулся горла немца.

— Ферштейн. Цурюк. На хаус, — повторил немец, сразу же поняв, чего от него хотят.

После чего мужик в лыжной шапочке его отпустил. Затем вскинул руку с отставленным указательным пальцем, словно у него в руке был пистолет, прицелился в зеркало и назидательно произнес:

— Бахрушин тоже капут. Пук-пук, — и сделал вид, что стреляет.

Перепуганный Ганс подогнул колени и забился в уголке кабины.

— Ну все. Офидерзейн, — мужик легко ухватился за край открытого люка, также легко подтянулся и исчез.

Панель стала на прежнее место. Минуты через три вновь загудела лебедка. Лифт плавно дошел до восьмого этажа, и створки его открылись. Пошатывающийся Ганс добрался до своего номера и не сразу попал ключом в отверстие замка. Он сел возле городского телефона, отыскал в заламинированном списке номеров телефон вызова полиции, но, немного подумав, решил сперва позвонить своим компаньонам, чтобы посоветоваться. Что-то подсказывало ему, что и с ними сегодня не все в порядке.

Вскоре Мюллер и Халлер сидели в номере. Из лежащего на тумбочке включенного на громкую связь мобильника несся встревоженный голос Эрвина Хаусберга:

— Я встретил жену и сына на вокзале… а таксист завез нас в лес, говорил, будто так короче ехать… а там трое мордоворотов в кожаных куртках… они угрожали нас убить, сказали, чтобы я убирался отсюда… это они хотели взорвать Бахрушина… сказали, что все равно убьют его… я позвонил Анатолию Игоревичу, он мне дал машину со своим шофером… все, мы едем в Москву и первым же самолетом в Мюнхен, или в Берлин, или во Франкфурт, куда будет рейс… Жизнь семьи мне дороже денег.

— Не паникуй, Эрвин, надо подумать, посоветоваться, мы же компаньоны, — попытался урезонить Халлер.

— К черту деньги, не напоминай мне о них. Обещаю, что больше в России меня не увидят.

— Ладно, счастливой дороги, — Феликс отключил телефон. — А ты что про все это думаешь?

— С одной стороны, я думаю так же, как и он, — Ганс кивнул на выключенный мобильник, — с другой — можно попробовать обратиться в полицию.

— Думаешь, это нам как-то поможет?

— Со мной они сработали чисто. В лифте нет камер видеонаблюдения, на теле нет никаких следов насилия. Я не смогу ничего доказать. Но вот в твоем случае…

Халлер подвернул манжеты, осмотрел запястья рук, за которые его держали.

— Тоже. Ни одного синяка нет.

— Но женщина — Алиса. Ее же изнасиловали. Она сможет все подтвердить.

— Ты в этом так уверен? Знаешь, сколько жертв изнасилования не заявляет о преступлении?

— Но можно попытаться. Не будем же мы сидеть сложа руки.

— Слушай, Ганс. Давай лучше выпьем. У меня в номере бутылка хорошего виски есть.

…Через день Бахрушин был на седьмом небе от счастья. Немцы, как любил он выражаться, — дружно «сдриснули».

* * *

Теракт, даже не удавшийся, дело нешуточное. О нем не только судачили в городе, он прибавил дел и правоохранителям. Тем более что покушались на видного человека — самого Бахрушина. То есть пытались подорвать не только самого Анатолия Игоревича, но и устои городской жизни. Ведь все здесь зависело только от него.

Давно не ремонтированная, в выбоинах и лужах улица на окраине города жила своей размеренной жизнью. Теракт, если и коснулся ее, то лишь в том смысле, что прибавил новую тему к обычным разговорам пенсионерок, любящих посидеть на скамейке да поточить лясы. В частном секторе все на виду. Здесь всегда заметят постороннего, а то еще и поинтересуются, кого он ищет, почему здесь оказался. Тут нельзя пройти незамеченным. Десятки глаз наблюдают за тобой, запоминают, что делал, что говорил.

Микроавтобус с тонированными стеклами плавно затормозил прямо перед домом Бабарыкиных. Бабушки на лавке тут же переглянулись. Ведь обычно в гражданских машинах стекла не тонируют. Их подозрения тут же оправдались.

Дверца автобуса слегка отъехала, и из салона на землю ступил участковый. Вид у него был вполне мирный. Папка из кожзаменителя под мышкой. Но бабушек на мякине не проведешь. Просто так участковые не приезжают. К тому же Бабарыкин клиентом правоохранительных органов никогда раньше не являлся. А тут смотри — зачастили к нему.