Неприличное предложение

Взглядом, что ни на секунду от меня не отводил. В нём было всё: желание, сомнение, вопрос. Нежность, благодарность. Любовь. Но я знала как ответить коротко и на всё сразу.

Сейчас… Только сделаю небольшую паузу на «звонок другу».

«Прости, Платон, — прикрыла я глаза. — Я люблю тебя всеми глубинами своей души, но его люблю — тоже. Не так, как тебя, без памяти — сложно, чувственно, одухотворённо. Но люблю. И, если честно, надеюсь, ты один и поймёшь почему я уверена, что эта близость — правильно. Почему сейчас я нужна ему как никогда, а он нужен мне. И сейчас я хочу быть с ним. Здесь и сейчас. Я не знаю, что будет завтра. Я не стану думать, что будет потом. Что будет, то будет. Я очень надеюсь, что ты меня поймёшь. Потому что это ты, обнажив душу, дал мне понять, как это важно — знать, что для кого-то мы важны не за красоту тела и не за деньги, а сами по себе, такие как есть, со всеми нашими ошибками и несовершенством. Ну, а нет — значит, нет. Клянусь, я никогда не буду извиняться за эту ночь. Потому что хочу, чтобы этот секс у нас был. Хочу, чтобы остался между нами, когда может быть, ничего уже не останется. Хочу, чтобы у нас было что-то, где есть только я и он. И ничего больше», — сказала я мысленно. Словно задёрнула шторки. И открыла глаза.

— Здесь только я и ты, не сомневайся, — выдохнула я в губы Ильи.

Святые качели! Меня покачивало от желания. И узел внизу живота требовал оседлать его чёртов член немедленно, но всё остальное настаивало тянуть удовольствие как можно дольше.

И я тянула это чистое блаженство — выгибаться, подчиняясь его рукам и слышать голос тела: сосков, что заныли в его пальцах и просили смелее, сильнее, грубее; горящей от поцелуев кожи, требующей больше, ещё, везде; припухших, покалывающих губ.

Когда Илья слегка меня приподнял, чтобы посадить на себя, я почти взмолилась, чтобы он не осторожничал.

И-и-и… выдохнула с облегчением, когда оказался внутри.

Как же он прекрасен, этот момент. Момент истинной близости, что даёт только единение тел. Где ты беззащитна, а в его руках твоё тело и удовольствие. Где он зависим, и в твоей власти подарить ему разочарование или наслаждение.

Вот только… Ох! Вау! Святая анестезия, где ты?

Я стиснула зубы, кажется, переоценив свои возможности.

Но Илья тут же подхватил меня за ягодицы, не позволив оседлать его глубже.

— Малыш, не торопись, — прошептал он.

— Я не тороплюсь, — тяжело дыша, закрыла я глаза. — Просто не ожидала. Ну пусть! Пусть будет больно. Пусть… А-а-а! Да-а-а! Да-да-да, — выгнулась я, когда он стал двигаться. — О, мой бог! Да!

Как же болели, сжимавшие его член мышцы. Но какой же сладкой была эта боль.

А потом и она притупилась, уступив место чистому восторгу совокупления. Исступления от близости, граничащего с помешательством.

В неистовом слиянии тел, в сладострастном безумии, с которым мы принадлежали друг другу, с нас ручьём тёк пот, но я впивалась зубами в его солёную кожу, слизывала тяжёлые капли, ползущие вниз по вискам, словно морскую воду, и хотела, нет, требовала ещё. Выгибаясь в экстазе. Глотая его жадные поцелуи, ловя наслаждение волну за волной, и то завывала от восторга, то хныкала от счастья, а потом… Потом меня накрыл девятый вал, и я улетела куда-то далеко-далеко к прекрасным звёздам.

— Я люблю тебя, — шептали они мне голосом Ильи. — Как же я тебя люблю.

— Я тебя тоже, — отвечала я их мерцающему сиянию. — И всегда любила, хоть и не знала об этом…

Я приоткрыла один глаз. За окном серело раннее утро. Но я лежала одна.

— Илья! — подскочила.

— Я здесь, здесь, — поймал он меня у двери в комнату.

— Господи, я думала ты уже уехал, — вцепилась я в него. Комок подступил к горлу — как же не хотелось его отпускать.

— Собираюсь, — поцеловал он меня и показал на открытую сумку.

— Сколько времени у нас осталось?

— Пару часов, — прошептал он.

О, нет! Нет! Я ещё не готова с ним расстаться. Меня ещё потряхивало от его прикосновений. От его поцелуя заныл низ живота. И от теплоты его объятий закружилась голова.

— Ты хоть немного поспал?

Он покачал головой, скользнув большим пальцем по моим губам, оставил на них ещё один поцелуй, а потом только ответил:

— Но буду очень благодарен за кофе.

Ноги тряслись, всё болело. Но, когда Илья вошёл на кухню и обнял меня сзади, я приняла его объятия как дар. С благодарностью.

С благодарностью за эту ночь. За возможность узнать как это важно — суметь доверить свою душу, свои чувства, своё тело другому человеку и получить то же безграничное доверие в ответ. За возможность быть собой.

И как Илья ни возражал, я поехала с ним в аэропорт.

— Я не знаю, что тебе сказать, Хвостик, — стояли мы у входа в пограничную зону, прощаясь. Илья Лейкин — как всегда прекрасен, я — заглядывая ему в глаза. — Это было…

— Я была хороша? — улыбнулась я.

— О-о-о, детка, ты была недосягаема. И больше всего на свете я хотел бы назвать тебя своей, но… — от тяжело вздохнул, — мы же оба знаем, что это невозможно.