Непримиримые 2

Не понимаю, что он тут делает, но мне так хорошо от одной мысли, что Ленечка меня не бросает. До жути рада, даже не против послушать очередную гадостную речь о себе, своей умственной особенности и о моем окружении.

Только никак не могу отыскать момента, когда же друг вернулся. В памяти брешь. Все словно в тумане… Ничего толком не понимаю, и не уверена, что есть нужное и важное. Да и сейчас меня больше волнует не моя память, а как выжить. Низенькое чувство слабого человечишки, совсем недавно думающего о смерти и утверждающего, что ее не страшится. Видимо, я и есть та самая мелкая душонка. Цепляющаяся за жизнь, когда боль скрючивает до конвульсий, а во мраке мелькает смерть, соблазнительно обещающая Рай, только позволю себя обнять. Я бы и отдалась, да только гневный голос, назойливо поселившийся в голове, требует очнуться, взять себя в руки и… поиметь совесть!

Причем разбавляя не то приказы, не то угрозы отборным матом. В данный момент мягкость и убаюкивающая нежность смерти кажется лживой и обманчивой, а вот нешуточные страсти в голове — такими искренними и сердечными, что подступает острое желание жить. По крайне мере очнуться, чтобы убедиться — на этом свете лучше, чем на том, куда утягивала баба с косой.

Странно, но ценить свою жизнь начинаешь в самые неподходящие для этого моменты. Цепляешься за болезненную, жутко болезненную жизнь, хотя, вероятнее, умереть было бы проще, но почему-то хочется… дико хочется ВЫЖИТЬ!

Вот и я, доказываю, что готова на что угодно, лишь бы продолжать бороться. Пойду по головам, перешагну через любого… Я отнюдь не хорошая девочка. Зря меня такой считают…

— Ох***, - с облегчением Леня.

— Бл***, я нереально труханул, — подхватывает тон Спартака Шувалов. — Пиз***, это было… до усрачки жутко.

Ничего не вижу, плохо ощущаю, но меня успокаивают, вроде поглаживают, даже покачивают.

В груди боль, а сердце конвульсивно сжимается… но уже вскоре начинает эпилептически наращивать скорость.

Боль нарастает, звуки обостряются. Тело вновь скрючивает, от ног до головы пробегает судорога, в башке появляется нестерпимый звон и дикая пронизывающая боль. Дергаюсь под властью очередной порции «сладких по осязаемости ощущений» и давлюсь сипло-шуршащим стоном.

— Тише, тише, тише, — словно заклинание, вторит Спартак с непередаваемо грубой нежностью, массируя мне виски. — Это ты во всем виноват! — куда-то в сторону и с такой яростью, что жутко становится. — Говорил же — нельзя ей это пить!!!

— Можно подумать, она меня спрашивала, — оправдывается недовольно Шумахер. — Сама хотела, сама пила…

— Идиоты, как же вы не понимаете. Играть с природой, играть с этими веществами — смертельно опасно!

— Слушай, бл***, заканчивай мозг вые***, - психует Родион. — Пиз*** на хрен, я лучше скорую вызову.

— Да это ты пиз***, - отмахивается Спартак. — Она для тебя только дырка очередная, а для меня подруга!

— Че сказал? — бычится Шумахер.

— Да, правильно! Устрой драку. Забьем болт на Ирку, будем друг друга мочалить! — гневается Леня.

— Да пошел ты! — рычит Шумахер. — Ей было необходимо встать на ноги и пройти гребаный уровень. Она это сделала!!!

Все, мне до слез больно. В голове звон, в виски, точно колья вгоняют. Голоса искажаются, расплываются, звучат все глуше…

Тишина. Блаженная и обманчиво мягкая. Правда, длится недолго. Со всех сторон подступает пугающая темнота и злобные голоса. Разряды тока жалят, вынуждая крутиться во мраке, выискивая невидимого врага. Отмахиваюсь, брякаюсь… Но нечто пытается когтистыми конечностями втянуть в непроглядный омут.

Часть 4 Глава 54 (Последствия удачного прохождения этапа удручают)

Ира

Когда выныриваю в жестокую реальность, остро понимаю, насколько она неприятная. Больно везде… Но я и пошевелиться не могу. Оказывается, меня распростерли по постели, точно лягушку на столе для препарирования. И даже руки и ноги в стороны растянули, да привязали к углам спинки кровати, а из одной вены змеится капельница. Стойка для самого пакета с раствором стоит рядом, ближе к изголовью. Потому что в ногах, уткнувшись головой в постель, сидя на стуле, дрыхнет Спартак. Шувалов по другую сторону — как всегда, спит возле меня, подмяв под себя вторую подушку и по-детски рот приоткрыв.

— Лень, — получается охрипло подать голос, но продолжить не могу.

— Ир, — имя обрывается: Спартак так резво подрывается, будто не спал секунду назад. — Очнулась! — глаза в потолок и руки в подобострастном жесте «благодарю».

Неопределенно киваю, потому что выдать большего не получается.

— Понятно, — начинает волноваться друг еще сильнее. Проверяет капельницу, регулятор подачи раствора. Мои глаза, рот, ощупывает горло. Со стоном пытаюсь увернуться, чтобы он перестал меня мучить.

— Хватит, — молю, совладав с голосом.

— Ирка, — сонно подрывается Шумахер, но покидать постель не спешит. — Чокнутая! — не без восхищения. — Ты прям жахнутая на всю голову, но, бл***, ох***ная!

Если это и комплимент, то какой-то сомнительный.