Непримиримые 2

— Я бы простил. Я был готов простить, несмотря на то, что между нами не было ни страсти, ни пыла, но была ты и почти девять лет совместной жизни, но твоя мать попросила развод. Я согласился, ведь нежно к ней относился. Больше всего на свете я желал, чтобы она была счастлива… Подать документы не успели — Юле стало плохо, и вскоре мы узнали, что она больна.

— Почему ты не ушел?

— Мог бы, — горько соглашается папа, — но бросать тебя не собирался. Ты — моя принцесса, и отношения с Юлей не должны были влиять на наши с тобой. К тому же, на лечение требовалась круглая сумма, поэтому мы продали всю недвижимость в Олонце и переехали сюда.

Шок, онемение… затяжное молчание.

— Бабушка и дедушка в курсе? — нахожу силы подать голос.

— Да, — едва заметный кивок, — я уговаривал Юлю промолчать, но она призналась им. А когда в моей жизни появилась Амалия, твоя мать меня отпустила.

— То есть ты стал встречаться с соседкой с благословения мамы?

— Можно и так сказать.

— А тот, с кем она…

Папа заметно мрачнеет:

— Узнав о ее болезни, он отказался от продолжения. Он занятой человек и возиться с больной…

— Ты его знаешь? — перебиваю чуть несдержанно.

— Я бы не хотел об этом говорить.

— Вы знакомы? — наливается сталью голос.

— Ириш…

— Пап! — вибрирует. — ВЫ ЗНАКОМЫ? — Молчаливая реакция дает исчерпывающий ответ. — Как… так можно?

— Давай рассуждать, как взрослые люди, — взгляд папы становится холоднее, на лбу пролегает упрямая морщина, лицо каменеет, — к коим ты себя причислила с некоторых пор. Жизнь — сложная штука. Ты любишь — тебя нет, бывает наоборот, а бывает обоюдность… Ты уводишь, у тебя уводят…

— К чему ты это ведешь? Хочешь сказать, что тебя карма нагнала, потому что ты маму тоже у кого-то увел?..

— У того, с кем она встречалась, когда у нас закрутился роман, — очередной бах-швах! — Мы до этого момента были знакомы. Общались и только. Я долго сопротивлялся чувствам. Пытался избегать встреч, но когда Юля заявилась в лабораторию на стажировку, я больше не мог молчать. Однажды признался. Она не кинулась в омут. Резонно отметила, что уже встречается с мужчиной… Но общая работа, увлечения, цель… мы сблизились. Тогда Андрей умыл руки, а мы поженились.

— Андрей? — вторю эхом. Секундная пауза. В голове взрыв: — Только не говори, что это Вирзин! — глаза стремительно ползут из орбит.

Отец коротко кивает.

— Вирзин?! — точно тупая, повторяю фамилию. — Он виноват в вашей размолвке…

— Я бы так не сказал. В распаде отношений виновен я. Слишком был занят работой. Отстранился от вас… а он оказался рядом.

— Папа!!!

Во рту горечь, в душе свалка. Ощущаю сучизм такого уровня, что жить не хочется. Боже! Что отцу пришлось пережить! А я… я добавляю дров в пекло!

Теперь понятна его гиперопека, страхи, требования, претензии…

Он боялся. За меня, за мое будущее, за ошибки, которые могу совершить.

И не зря… я ведь такого уже наворотила. А что страшнее — сколько еще сделаю!

И почему я всегда считала свое семейство нормальным и простым?

Да ни один мексиканский или бразильский сериал по накалу и драматизму нас не переплюнет!

Вирзин… мама… папа…

Странно, но и к матери не испытываю отторжения. Точнее, мои воспоминания не утрачивают сухости. Лишь понимание женского одиночества, обиды, которые требовалось заглушить.

Да и кто я такая, чтобы осуждать?! Я не лучше.

Вот именно!

А папа, каким бы деспотичным ни был — имеет на это право.

И на счастье — тем более!

— Прости, папочка, — глотаю непрошенные слезы, не соображаю, как оказываюсь возле отца, и только его руки, оглаживающие то мою голову, то спину, подрагивая, успокаивают.

— Тише принцесса, тише. Да и не за что прощать. Ты — моя гордость.

— Пап, но тебе ведь пришлось к нему… из-за меня… — утыкаюсь лицом в ногу родителя, чтобы не смотреть в глаза. Стыдно, больно. — И ты плюнул на гордость и обратился…

— Ира, это жизнь! — отрезает ровно папа, похлопывает ладонью по макушке, явно исчерпав лимит нежности на этот день. — Не стоит припоминать старое и обиды. К тому же, мир тесен. Что бы ни было в прошлом — тебе еще нужно жить.

Отлепляюсь от отца и поднимаю с укором глаза.

— А Вирзин — важный человек, — подает мастерский урок по высшему классу самообладания папа. — Так что не суди его, не суди меня и мать. Я рассказал, чтобы ты перестала обвинять в смертных грехах меня и Амалию. Хотел расставить точки над и. И раз ты — взрослая, прошу, веди себя соответственно. Не горячись. Обдумай и реши сама, что делать и как поступать дальше. Мы готовы к любому твоему решению. Я готов… ведь… ты самое важное, что у меня есть, — а вот сейчас, на последних словах, голос родителя надламывается. Черт! Укол на совесть. Отец, и правда, готов на крайние меры, если только я захочу. Даже пожертвовать отношениями — ценой собственного счастья.

— Я извинюсь перед… — киваю мыслям, еще не успевшим оформиться в четкое предложение.

— Это достойное решение, моя принцесса, — тон теплеет, крепчает, приободряется. — Подобающее взрослому человеку.