Непримиримые 2

— Вы были муж и жена. Счастливой, любящей парой, а когда мать заболела… вы… долго боролись… Ты переживал, так мне казалось, а на деле… — грубеет мой тон, а взгляд сам собой перебирается на Амалию, которая так и продолжает сидеть, уткнувшись в ладони.

— Я не изменял твоей матери, — отец тяжко вздыхает. — Точнее, изменял, но не изменял…

— Исчерпывающе, — срывается с губ, на деле дыхание спирает в зобу.

— Мы старались не травмировать твою психику, — в который раз за этот странный диалог становится удушливо интересно. Страшно, но интрига заставляет слушать. Продолжаю стоять, хотя ноги тяжестью наливаются. — Еще живя в Олонце, мы собирались без скандала развестись, Ир.

Пауза затягивается, сердце гулко лупит в грудь, а эхом отдается в голове.

— Что? — теперь воздух в глотке застревает.

— Нехорошо вываливать такие подробности, — вклинивается мягкий голос Амалии. Женщина на меня такой сочувствующий взгляд поднимает, будто не она главная страдающая, а я… и ее разрывает от жалости ко мне.

— Мал, прошу! Дай. Мне. Поговорить с дочерью, — медленно, с расстановкой чеканит папа.

— Сереж. Не надо, прошу, — молит соседка. — Это лишнее, а я все равно решила съехать. У нас все не так. Сразу все не так было. Неправильно… и детям нашим… сложно с их непримиримостью и чувствами…

— Мал! — настаивает папа.

— Я хочу знать! — требую, игнорируя Амалию и ее странные, чуждые мне порывы не то защитить… не то сокрыть истину. — Подробности… — прохожу и сажусь на стул рядом, но сбоку стола. Пристально смотрю на отца.

Соседка горестно вздыхает и, мотая головой, покидает зал.

— Подробности… — глухо вторит папа. — Подробности, которых не помнишь или которых не замечала в свете юного возраста? — волнительно перебирает пальцами столовые приборы на столе. Умолкает, явно собираясь с силами.

— Пап, — надоедает резина. Недомолвки — хуже неправды. Потому что уже сказано «а», и всем нутром желаешь узнать продолжение.

— Бог видит, я не хотел…

— Черт возьми, пап! — теряю самообладание. — Просто скажи…

— Я так боюсь тебя потерять, принцесса.

— Ты, — тоже начинаю запинаться на словах. — Ты… меня не потеряешь. Да и с чего бы?.. — на истеричном выдохе. — Ты же… мой папа?! — не то вопрос, не то утверждение.

— Конечно! — категорично, без права на сомнение, и меня это приободряет, дышать легче становится. Но взгляд… настораживает. Правда, всего на миг. Отец быстро берет себя в руки. — Ты всегда будешь моей дочерью… Что бы ни случилось, как бы ни сложилась жизнь и ни распорядилась судьба, — продолжает бубнить.

— Пап, — касаюсь его жестом поддержки, — давай не будем по воде ходить. Я взрослая. И готова услышать правду, какой бы горькой она ни оказалась. А она, так понимаю, не сладка…

Отец зажато кивает, благодарно стискивает мои пальцы в своей теплой ладони:

— С твоей мамой мы познакомились на последнем курсе университета. Сблизились, уже работая в лаборатории. Общие интересы, увлечения. Я любил Юлю, а когда родилась ты… ей пришлось заняться тобой, а работу оставить. Твоя мама умалчивала, что расстроена этим фактом, но через какое-то время стала выговаривать. Ты же понимаешь, что, работая над проектом, полностью отдаешься делу… — ищет поддержки отец.

Не знаю, как на это смотрят замужние жены-мамы, но я полностью с папой согласна. Увлеченность несет с собой отстраненность от всего чуждого. Крайне редко можно с успехом совместить несколько дел сразу. По себе знаю. Если увлекаюсь мотиками, работа стоит. Если пропадаю в лаборатории — мне не до гонок. А когда пытаюсь и там, и сям — выходит нечто среднее и невнятное. Как сейчас с лабораторией, потому что… турнир мешает, и парни… со своими чувствами и желанием меня поработить.

— Семья отступает на задний план, — подтверждает мои мысли отец. — В общем, как оказалось, мое отсутствие не устраивало твою мать. Она стала все чаще впадать в депрессию, обвинять меня в том, что я не помогаю, а она не может вернуться в строй.

— Я этого не помню, — с виноватой задумчивостью.

— Возможно, это к лучшему, — с грустью папа, — и мне не стоит…

— Рассказывай, — мягко настаиваю, продолжая держать отца за руку.

— Она была хорошим человеком, но… Однажды призналась в измене, а потом заявила, что больше не хочет жить со мной.

Удар? Нет… слабовато по размаху и ощущениям… Меня насквозь прошибает ледяным потом. А бедное, израненное сердце… екает так болезненно, что ладонь отдергиваю и к груди прикладываю.

Сижу, молчу… жду.

— Она любила тебя, — горячится отец. — Очень! И не желала причинять боль. И мне не хотела вредить! Как бы то ни было, мы друг друга уважали и относились с нежностью, поэтому Юля и призналась, — глаза в стол, нервно тарелку прокручивает по столешнице. — Она собиралась жить с другим…

— Ложь, — мямлю, исступленно сражаясь со слезами, готовыми прорвать плотину.

Отец поднимает глаза, и я опять затыкаюсь. Он не врет!