Непримиримые 2

Прислушиваюсь к тишине улицы, которую редко, но нарушает то лай собак, то далекое гудение машин. Внутри сжимается тугой узел — мне страшно, а вдруг с Игнатом что-то случилось?..

Амалия говорила про неприятности.

Если вдруг Селиверстову нужна помощь, а я бы смогла… Я бы, как бы его ни ненавидела, как бы ни злилась, я бы помогла. Вот правда. Сделала бы что угодно, но помогла. Он мне не брат, не жених, но… блин, не знаю… я бы бросилась на помощь… чисто по-соседски, по-человечески!

Вся обращаюсь в слух: ловлю любой шорох, шелест листвы, поскрипывание веток, хруст камешков.

Но вокруг тишина, пробирающая до мурашек. Ни звука, что смог бы снять напряжение!

Игнат — блудливое парнокопытное! Где его черти носят? Небось, по подружкам скачет… Блин, сама ведь советовала, чего теперь переживать?!

Не знаю, почему вдруг больно и тошно становится. Сердце предательски удары пропускает, и плакать хочется. Вот прям в голос реветь!

Что, если Ксения права? Она меня предупреждала, что долго Селиверстов воздерживаться не сможет — у него гормоны бушуют, ему секса и разврата подавай!

А я… а что я?

Я не подстилка на разок. Еще чего!

Но если даже от мысли о сексе с Игнатом у меня внутри разгорается огонь, что будет, осмелься сосед меня реально домогаться? На петтинг развел, как лохушку…

Утыкаюсь в книгу и заставляю себя вникнуть в смысл читаемого. Вскоре буквы начинают расплываться, и даже колюче-протяжное «мяу» Верста, скребущегося в дверь, не в силах вырвать из цепких когтей утягивающего сна.

Просыпаюсь резко — за окном стоит страшный хруст. Дерево жутко скрипит, листва недовольно шелестит. На балконе раздается глухой, но довольно увесистый «шмяк», за которым следует неровная поступь.

Оборачиваюсь к балконной двери, к слову сказать, закрытой, хотя большую часть в летний период держу ее нараспашку — не могу спать, когда душно.

Моя настольная лампа освещает крайне скудное пространство, поэтому не достает светом далеко. Испуганно всматриваюсь в темноту улицы и вздрагиваю, когда в стекло гулко лбом втьжается темная фигура.

Игнат?!

На миг отвлекаюсь на шипение кота, до сих пор дрыхнувшего на постели, а сейчас с вытаращенными глазами изогнувшегося дугой. Рыжая бестия испуганно шипит, но от звука нового удара в стекло двери балкона — юркает под кровать.

Селиверстов после очередного столкновения с поверхностью трясет головой, явно пытаясь прийти в себя. Непонимающе опускает глаза, хватается за ручку и уверенно дергает.

На это можно смотреть вечность — как пьяный Игнат пытается проникнуть ко мне в спальню, но я решаю не мучить соседа. И мой балкон. Дверь в ванную вышиб, с него не убудет — и эту к чертям собачьим снесет.

Негодующе выдыхаю и открываю.

Ни привет, ни здрасти, ни можно пройти — Игнат неровным шагом молча ступает внутрь, но тут же запинается о высокий порог и едва не вваливается в комнату, по ходу шибанув меня плечом и окутав стойким запахом алкоголя и сигарет.

Покачиваясь, останавливается возле постели и также молча начинает раздеваться. Получается с трудом и скрипом, ведь даже кроссы снять в его состоянии крайне сложно. В итоге, совладав только с одним, а куртку умудрившись стянуть с половины туловища, но не с рук, падает на постель. И уже через несколько секунд, вот как уткнулся носом в одеяло, так и засыпает.

На всю комнату раздается храп. Мощный такой… протяжный.

Мою крохотную, едва вспыхнувшую радость — ура, Игнат вернулся, — быстро вытесняет злость и негодование. Гад упился и теперь без задних ног валяется на всей! Моей! Постели!

— Селиверстов, — зову тихо, чтобы не испугался, если вдруг мой голос покажется резким. — Селиверстов, — повторяю чуть громче и уверенней. — Верст, — еще повышаю.

Парень валяется — ноль внимания. Ступаю ближе, склоняюсь, аккуратно трясу:

— Игнат.

Сосед что-то нечленораздельно бормочет. Как ни прислушиваюсь, ничего не понимаю.

— Игнат! — трясу сильней. Он тихо бурчит: «Че надо?..» — и опять заливается храпом.

— Игнат! — легонько пинаю по обутой ноге. — Блин, хоть разделся бы.

Мелькает глупая мысль позвать Амалию, но потом себя одергиваю. Не стоит едва оклемавшейся после больницы матери на сына в таком состоянии смотреть.

Вот тебе и женская доля — терпеть и молчать!

Мотаю головой и возвращаюсь к столу. Сажусь за конспект и заставляю себя осилить последние темы. Сделать это крайне сложно — храп Игната капитально сбивает с мысли, не дает как следует сосредоточиться.

Убираюсь на столе, складываю нужные тетради в рюкзак и иду умываться. Когда выхожу, несколько минут размышляю, что делать со «счастьем»? Собираюсь с силами, настраиваюсь и, чертыхнувшись, стягиваю с Игната второй кросс.

Фу, хотя на самом деле запаха нет, но все равно «фу». Это же интимно как-то!

Под кроватью обнаруживаю второй. Пару ставлю около балкона, который прикрываю, но не полностью — и чтобы не замерзнуть, и наравне с этим не отравиться перегаром от Игната.