Непримиримые 2

— Я сам буду решать, — прижимает меня к себе сильнее Игнат, — что мне и ей прилично. К тому же, мы скоро породнимся, приятного аппетита, — кидает без толики уважения. А ко мне склоняется с явным намерением поцеловать.

— Без языка, — шепчу губами, благо, папа не видит моего испуганно-растерянного вида.

Это моя погибель… Серые глаза повергают в пучину…

Боже! Какой у Игната проказливый взгляд!

— Это будет наказание за мои вещи и кота, — хмыкает тихо, и как бы я ни возмущалась, как бы ни грозила — впивается беззастенчиво, развязно юркнув языком по губам.

Сжимаю зубы, но парень уверенно обхватывает мое лицо ладонями, нажимает с обеих сторон на скулы, и я от неожиданности раскрываюсь с легким стоном. Язык Игната тотчас оказывается у меня во рту. Задыхаюсь, хватаясь за плечи Селиверстова, еще немного — и упаду, но Игнат не позволяет — перехватывает кольцом рук, и только я поддаюсь наглому напору, еще начинает по мне шариться. Вот правда, хочу отбиться, даже, наверное, это делаю… Но больше смахивает на то, что нежусь в навязанных объятиях и еще мурчу от удовольствия.

— Сладкая… Королек, — рвано дышит мне в губы Игнат. — Интересно, ты везде сладкая?

— Что? — вообще плохо соображаю, что он там бурчит; хлопаю ресницами, пытаясь прийти в себя. Меня потряхивает от чувств… переизбытка. Шумно сглатываю: — П-пусти…

Нервно вырываюсь из плена, радостно отметив, что отца уже нет в зале. И он не видит, что со мной происходит. Впрочем, мы сейчас вообще одни.

Сажусь за стол, и как раз вовремя. Бабуля поспевает с чайником, сахарницей, а следом Амалия с тарелкой блинов и вареньем.

— Ма! — торопеет Игнат. — Ты дома? — Делает пару шагов к родительнице и порывается чмокнуть в щеку. Амалия чуть за порог не запинается:

— Что с твоим лицом? — бедная женщина с нескрываемым ужасом глядит на сына. Он ее придерживает за плечи. Все же определяет сыновий поцелуй:

— Ну, — отступает, чешет затылок. — Неудачно погулял, — признается с кривой ухмылкой.

— Игнат, — с укором, — не делай ошибок папы, — метает на меня извиняющийся взгляд Амалия.

— Никогда не сравнивай меня с ним! — ни с того ни с чего чеканит Селиверстов. Пасмурные глаза пугают злостью.

— Тогда будь другим, — ровно просит мама.

Даже не знаю, о чем эта парочка говорит, но мы становимся свидетелями очень личного.

Кошусь на Игната. Впервые за долгое время вижу, как ему неприятно сказанное. Словно обвинили в том, чего не делал…

— Когда выписали? — Селиверстов устраивается рядом со мной, но подальше от моего отца, который все же выходит из комнаты. Он на меня даже не смотрит, брови нахмуренные, губы поджаты.

— Два дня назад, — садится рядом с отцом Амалия. — Я тебе звонила, а ты… — заминка. Женщина косится на отца — он поддерживающим жестом сжимает ее руку.

Мне… неприятно это видеть. Некрасиво с моей стороны, но от мысли, что парочка… уже завязывала отношения, пока моя мама умирала, становится удушливо. Я не против счастья одиноких людей, но все зависит от того, каким путем к нему пришли.

— Прости, — бурчит Игнат, опуская глаза. Кушаем в сравнительном молчании. Нет- нет, да бабушка что-то уточняет у папы. Амалия вставляет слово. Вот так мирно протекает завтрак. Даже напряжение, что витает с момента начала трапезы, рассеивается.

— Ты хоть предупреждай, — совсем тихо кидает Игнат, положив в рот кусочек блинчика с вареньем.

— Не собиралась я… так откровенно, — шикаю в стол, но для ушей соседа. Ковыряюсь вилкой в блине. — Просто папа… я… ну, вот… так получилось, — умолкаю: на нас смотрят родственники.

Молча жуем. Опять повисает неловкость. Игнат быстро расправляется с завтраком. Отодвигает тарелку в мою сторону:

— Малыш, метнешься?

Я даже не сразу понимаю, о чем говорит. Медленно, но мозг начинает догонять. Селиверстов совсем оборзел?!

— Конешшш, — цежу сквозь милый оскал, — а ты с моей… — двигаю парню свою.

— Хм, намыливать вдвоем… у одной раковины?.. Соблазнительно, — скользит взглядом по моим губам, вниз на грудь. Хватаю посуду и быстро уношу на кухню.

Мою, зло натирая тарелки, а когда возвращаюсь, Селиверстов уже чмокает маму в лоб:

— Все, я пошел, — поправляет лямку рюкзака. — Малыш, — лукаво улыбается мне. — Тебя подбросить?

— Нет, Карлсон, спасибо, — морщу нос, — сама долечу…

— Ок! — Язвительный ответ принимает с достоинством. Дергает плечом, но тут же оборачивается, будто спохватывается: — Ир…

— Что? — задумываюсь; надо бы подняться в комнату и проверить, все ли собрано для универа, но тотчас настораживаюсь. Читаю в пасмурных глазах соседа, что у него нечто запредельное на уме.

— Ты мне кое-что обещала… — уголок рта ползет наверх. Проказливо так, а у меня мозг плавиться начинает, вот-вот глаз дергаться будет.

— Я? — уточняю и кидаю недоуменный взгляд на остальных. Они хоть и продолжают завтрак, но за нашим разговором следят. Черт! Вот реально голову начинаю ломать, что и когда обещала?

Блин, у Игната больная фантазия…

Селиверстов руку протягивает:

— Ключи… — нетерпеливым жестом сжимает-разжимает ладонь.

Так как я лишь таращусь, словно баран на новые ворота, парень поясняет, мягко, сахарно, что противно становится: