Непримкнувший. Воспоминания

Само собой разумеется, что Берия не допускал и мысли, что чей-то посторонний взгляд когда-либо может заглянуть в его сокровенные личные сейфы в Кремле, на Лубянке и дома. С ключами от них он не расставался ни на секунду. И вот эти сейфы вскрыты. Здесь и материалы слежки за членами Президиума, подслушивания их разговоров. Здесь заготовки возможных будущих доносов и дел, которые могли быть сварганены против любого руководящего деятеля партии и правительства. Здесь огромные списки, адреса и телефоны девушек и женщин, на которых остановился похотливый взгляд этого морально растленного карателя. Здесь платочки, чулочки, безделушки, которыми он расплачивался с некоторыми партнершами, разделявшими услады этого Селадона в министерском обличье.

О, он, Берия, так щедр и великодушен! Правда, он не раз повелевал своим опричникам доставить ему в особняк или на одну из конспиративных квартир такую-то актрису, или секретаршу, или школьницу. И это выполнялось неукоснительно.

Правда, после делового дня, следуя из Кремля, он не раз предписывал своим телохранителям втащить к нему в машину проходящую по тротуару девушку, икры которой ему приглянулись. И такие операции технически выполнялись безупречно.

Но ведь он осыпал своих избранниц такими милостями и щедротами. Любые редкостные напитки и яства у ложа! Платочки-чулочки! Гарантия умерщвления плода, если сладострастные утехи оставили такой нежелательный след, или отправки новорожденного в государственные ясли.

Выступавшие на Пленуме члены ЦК ратовали за то, чтобы изменить в корне сложившееся за многие годы совершенно нетерпимое положение с органами государственной безопасности. Эти органы фактически давно вышли из-под коллективного контроля партии и встали над государством и партией.

Пленум единодушно признал виновным Л. Берию в преступных антипартийных и антигосударственных действиях, направленных на подрыв Советского государства, виновным в вероломных попытках поставить МВД СССР над правительством и КПСС.

Пленум принял решение – вывести Л.П. Берию из состава ЦК и исключить его из рядов Коммунистической партии Советского Союза, как врага партии и советского народа.

Одновременно с этим Президиум Верховного Совета СССР постановил: снять Л.П. Берию с поста первого заместителя Председателя Совета Министров СССР и с поста министра внутренних дел СССР и дело о его преступных действиях передать на рассмотрение Верховного суда СССР.

Новым министром внутренних дел был назначен С.Н. Круглов.

Июльский Пленум ЦК обязал все партийные организации взять под неослабный и систематический контроль всю деятельность органов МВД в центре и на местах. Пленум признал необходимым серьезно укрепить органы МВД партийными работниками, значительно усилить партийно-политическую работу среди чекистов.

Мы расходились с Пленума счастливые и окрыленные.

Н. Хрущев рассказывал позже:

– Как-то в присутствии Берии зашел у нас разговор о безопасности и авторитете руководителей. Берия сказал в этой связи: «Если бы меня посмел кто-нибудь тронуть, то немедленно вспыхнуло бы восстание в войсках и весь народ поднялся бы…»

Но… Берия сидел в каземате Московского военного округа. Охраняли его военные. Никакого восстания не вспыхнуло, а в народе было всеобщее ликование, что хищник загнан в клетку.

В первый период Берия находился в шоке. Что это – не кошмарный ли сон? Он, Берия, в заточении? Он, всемогущий Берия, одного слова которого еще вчера было достаточно, чтобы разбить жизнь любого человека, замуровать его навечно в изоляторе или концлагере, послать его на плаху, – он, Берия, за толстыми тюремными стенами в одиночке?

У него отобраны шнурки от ботинок, поясной ремень, подтяжки, даже пенсне (возможное использование стекол которого вызывало, видимо, некоторое опасение). Он подвергнут самым унизительным процедурам обыска и осмотра, вплоть до зубных коронок и заднего прохода.

В своем клокочущем негодовании он забыл, что к нему применили пока лишь ничтожнейшую долю норм и правил из того кодекса человекоистязания, одним из главных авторов которого он был и который испытали на своем теле, на своих костях, на своем мозге сотни тысяч людей.

Шок сменился клокочущей злобой и жаждой деятельности. Он вскакивал с железной койки и как тигр, только что запертый в клетку, носился по камере.

– Если бы дать знать Кобулову, или Гоглидзе, или кому-нибудь из моих людей на Лубянке, они разнесли бы этот каменный каземат вдребезги…

Но он хорошо понимал, что ни Кобулова, ни Гоглидзе, ни других его верных опричников уже нет на Лубянке. Они тоже, наверное, где-нибудь в надежных камерах. Он чувствовал, что вся кровь его, кровь древних предков мегрело-чанов, вскипает в жилах и нестерпимо жжет щеки, уши, сердце. И он готов был завыть от дикой злобы и бессилия страшным звериным воем.