Вскоре мы узнали, насколько прост, строг, скромен и весь служебный и домашний быт китайских лидеров. Оплата их труда, убранство квартир, достаток семьи мало чем отличались от быта среднего китайского интеллигента или квалифицированного рабочего. Это выгодно отличало китайских лидеров. В эту пору даже номинальная (не говоря уж о реальной) заработная плата нашей руководящей верхушки не менее чем в 8–10 раз превышала оплату высококвалифицированного рабочего или интеллигента. Роскошные квартиры, загородные и приморские особняки, бесплатность всех видов материальных и культурных услуг. Все это ставило руководящую верхушку в Советском Союзе в совершенно исключительные условия. Ленинские нормы и ленинская строгость к себе в этих вопросах давно были отставлены. Принципиальные, теоретические положения на этот счет, сформулированные Лениным в его «Государстве и революции», были преданы забвению.
Поэтому то, что мы увидели в этой сфере в Китае, очень импонировало. Хотелось истолковывать это как одно из доказательств близости лидеров к народу, полной отрешенности их от всего меркантильного, корыстного во имя беззаветного служения народу.
Последующий ход событий показал, что и в этих вопросах многое представлялось нам тогда идиллически.
…Когда все расселись, Н. Хрущев передал Мао и всем китайским лидерам привет от всех советских руководителей. Мао лаконично поблагодарил. Дальше Хрущев спросил Мао о его здоровье. Тот ответил одним словом: «Ничего».
Началась беседа, которая длилась 3 часа 20 минут. Собственно, говорили почти исключительно Хрущев и Мао Цзэдун, остальные члены обеих делегаций участвовали в беседе своим вниманием. А если говорить еще точнее, то беседа на 9/10 состояла из безудержных словоизлияний Хрущева и на 1/10 из лаконичных реплик Мао. К сожалению, мои записи этой и последующих встреч и бесед с Мао тоже очень кратки, и поэтому я не могу претендовать на безукоризненную точность воспроизведения.
Переводчиком с нашей стороны был заведующий Дальневосточным отделом МИД СССР, будущий посол в Японии, а затем представитель в ООН Николай Федоренко. Он говорил нам, что речь Мао Цзэдуна всегда очень лаконична, точна, образна. Он часто говорит диалектическими и художественными формулами, изысканно, подобно тому как музыкальны его, Мао, стихи. Переводить его, подчеркивал Федоренко, очень трудно. Впрочем, сами китайцы говорили нам, что Федоренко великолепный знаток китайского языка и китайской литературы и переводит беседы и речи Мао безукоризненно.
После приветствий Н. Хрущев сказал:
– Мы радуемся и гордимся вашими крупными успехами.
Мао:
– Успехи – благодаря вашей бескорыстной помощи.
Хрущев стал пространно доказывать, что нельзя говорить о «бескорыстности». Укрепление Китая означает укрепление и нашей страны. И, обращаясь к Мао:
– Вы скромничаете.
Мао:
– Можно ли считать скромностью то, что правильно отражает саму природу, сущность вещей. Нельзя отрицать огромного значения вашей помощи. Мы получили в наследие от старого Китая три компонента китайской культуры, а все остальное достигнуто с вашей помощью.
Эти компоненты таковы:
1. Пекинская утка (Федоренко со слов Мао поясняет, что термин «пекинская утка» он употребляет как символ еды, вообще материальных условий жизни).
2. Мацзян (кости, азартная игра; Федоренко, опять же со слов Мао, поясняет, что «мацзян» он употребляет как символ отдыха, развлечения).
3. Народная тибетская медицина (Федоренко поясняет, что понятие «народная (тибетская) медицина» Мао употребляет как символ здоровья населения).
Микоян:
– Насколько мы знаем из Большой Советской Энциклопедии, великая китайская культура не сводится к этим трем элементам. Кстати сказать, мы издали статью о Китае в БСЭ отдельной книгой.
Мао (смеясь):
– Значит, нужно внести поправки в Энциклопедию. Но если говорить без шуток, мы, опираясь на вашу помощь, сделали кое-что за это время. Мы недавно принимали в этом зале делегацию британских лейбористов во главе с Эттли…
(И Мао очень лаконично и образно сказал, что уже поняли и чего не понимают в китайской революции лейбористы.)
Перебив Мао, Хрущев начал рассказывать о приеме лейбористов в Москве. Затем пространно говорить о Югославии и о Тито.
Мао неподвижно сидел в своем кресле. Он курил одну сигарету за другой. С царственным спокойствием смотрел он перед собой, и по его мраморно-красивому лицу нельзя было понять, какие мысли и чувства рождают у него многословные повествования Хрущева. Все его соратники тоже молчали, сохраняя на лицах почтительную внимательность. Несмотря на величественную простоту Мао Цзэдуна, все говорило о том, что в присутствии вождя и учителя всякая самодеятельность в словах и действиях неуместна.
– Самая наша крупная победа, – продолжал свое повествование Хрущев, – это разоблачение Берии.