Непримкнувший. Воспоминания

Он засучил рукав и показал мне какие-то плетеные шрамы на руке.

– И ты «признался», конечно?

– «Признался», получил по решению Особого совещания десять лет. Успел отбыть пять с лишним лет, в 1954-м освобожден и реабилитирован. Теперь – персональный пенсионер…

В такую пору быть безработным, да еще с маркой «сторонника Вознесенского», значило жить с петлей на шее.

Мы прислушивались к топоту шагов на лестнице. Вечерний звонок у дверей прорезал мозг молнией: кто это? За мной?

Пришла осень с длинными тоскливыми вечерами, завыванием ветра за окнами, кашлями и гриппами.

Наступила зима. А я все еще оставался безработным. Многие изощренные в придворных делах чиновники с опаской обходили меня. При встречах на улице не узнавали.

Я собирал и обрабатывал материалы по истории коллективизации сельского хозяйства СССР. Тренировался в английском языке. Снова, как в годы учения в Институте красной профессуры, штудировал «Науку логики» Гегеля и испытывал величайшее наслаждение. В эти бесконечные вьюжные ночи я забывался с томиками Чехова, Блока, Есенина. Помню, что в этот период много радости доставляли мне «Угрюм-река» и «Емельян Пугачев» Вячеслава Шишкова.

Положение безработного казалось мне величайшей нелепостью. У меня есть руки и голова. Мой мозг ясен. Я многое могу дать моей партии и моему народу. И я – месяцы в бездействии. Кому это нужно?

Я просил ЦК дать мне какую-нибудь, хотя бы временную, работу. После моих настойчивых просьб мне было сказано, что я могу «пока помочь в редактировании материалов» в том же злополучном журнале «Большевик».

К моему счастью, главным редактором здесь оказался теперь мой однополчанин Сергей Михайлович Абалин. Ученый-историк, он, как и я, в июне 1941 г. пошел добровольцем на фронт, и вместе мы нюхали порох не в одной битве – за Москву, Сталинград и т. д. Внешне – русский атлет, с красивым лицом и вьющимися каштановыми волосами. По натуре же своей Сергей Михайлович был мягок, деликатен, нежен. И очень впечатлителен и душевно раним. Это был чистейший и преданнейший партии человек.

Его впечатлительность и ранимость привели его через несколько лет к трагической развязке. Ему показалось, что как редактору «Большевика» ему «не доверяют». Он написал об этом короткое письмо, которое его жена несколько лет спустя мне показала. Затем отправил своих домашних на дачу, принес в кухню кресло, сел в него и открыл краны газовой плиты. Труп обнаружили лишь через полтора суток.

Мир праху твоему, милый Сережа.

Встретил он меня в «Большевике» с большой сердечностью и искренне переживал за меня. Я, изголодавшись по делу, погрузился в черновую редакционную работу, хотя и не имел в редакции никакого юридического положения. Я переворошил груду работ публицистов США и написал большую полемическую статью «Оруженосцы американского империализма». Рецензировал и правил поступавшие в редакцию материалы. Я работал запоем, без отдыха, и старался гнать от себя тяжелые думы и мрачные предчувствия.

С этим и наступили в стране торжественные дни 70-летия И.В. Сталина.

3 декабря 1949 г. в печати было опубликовано постановление Президиума Верховного Совета СССР об образовании Комитета для разработки и проведения мероприятий, связанных с 70-летием со дня рождения И.В. Сталина, под председательством Н.М. Шверника.

С этого дня началась публикация в «Правде» и во всех других органах печати материалов, посвященных Сталину. Естественно, что все характеристики во всех статьях строились лишь на превосходных степенях. В связи с юбилеем развертывалось всенародное социалистическое соревнование за досрочное выполнение планов.

С большими (на полосу) статьями о Сталине выступили в «Правде» почти все члены Политбюро: Маленков, Молотов, Берия, Ворошилов, Микоян, Каганович, Булганин, Хрущев, Косыгин, Шверник.

Взволнованными и сильными были выступления в печати лидеров мирового коммунистического движения: Мориса Тореза, Берута, Готвальда, Гарри Поллита, Пальмиро Тольятти, Георгиу-Дежа, Долорес Ибаррури и др.

Выступали советские государственные и общественные деятели, ученые, военачальники, писатели.

Как всегда, с большим публицистическим мастерством и высокой эмоциональностью выступил в эти дни Илья Эренбург. Он писал:

«Сталин не был одним из тех далеких полководцев, которых знавала история. Сталин приободрял каждого, понимал горе беженцев, скрип их телег, слезы матери, гнев народа. Сталин, когда нужно было, стыдил растерявшегося, жал руку смелым, он жил не только в Ставке, он жил в сердце каждого солдата.

Мы видим его рабочим человеком, трудящимся с утра до ночи, не отказывающимся ни от какого тяжкого дела, первым мастером советской земли…

Сталину шлют подарки. Француженка, у которой фашисты расстреляли дочку, послала Сталину единственное, что у нее осталось от ее ребенка: шапочку. Такого подарка никто не получит, и нет весов, на которых можно взвесить такую любовь…»

Илья Григорьевич заканчивал эту статью так: