Непримкнувший. Воспоминания

Председательствовал Г. Маленков. Он был в своем неизменном сером кителе-«сталинке». Кратко докладывался вопрос за вопросом. Краткое обсуждение. Резюме председательствующего. Принятие решения.

Повестка исчерпана.

Маленков:

– Нам осталось рассмотреть о товарище Шепилове. Он у нас пока не у дел. А человек он образованный, опытный. Мы немножко задержались с его назначением.

И Маленков взглянул на меня с самой добродушной улыбкой и доброжелательством. Словно не было «мы давно до вас добирались… теперь не сорветесь».

Что все это означает? – думал я.

– Вот мне говорили, – продолжал Маленков, – что как-то товарищ Шепилов высказал желание: «я бы поработал инспектором ЦК». Если он не изменил своего желания и такая работа ему по душе, давайте утвердим его инспектором ЦК, а там дальше посмотрим… Как, товарищ Шепилов?

Я сказал, что согласен.

И – все было решено.

В чем же дело? Что вдруг произошло? Почему такой поворот? Почему не состоялось пришвартование меня к «делу Вознесенского»?

Подоплеку всего этого я узнал только через несколько лет, когда стал секретарем ЦК.

Оказывается, на очередном заседании Политбюро Сталин совершенно неожиданно для всех, как это не раз бывало по другим случаям, спросил:

– А где у нас Шепилов? Что он делает? Чем занят?

Все молчали. Маленков был в некотором замешательстве: по тону Сталина он не установил, чего хочет Сталин: распять меня или возвысить. Поэтому он сказал в нейтральных тонах, но приятных для Сталина:

– Мы все хотели с вами посоветоваться, у вас спросить, товарищ Сталин, как быть с Шепиловым.

Сталин:

– Мы покритиковали Шепилова. Но он марксистски образованный человек. Нельзя разбрасываться такими людьми.

И – судьба моя была решена.

Чем объяснить такой неожиданный поворот Сталина от отстранения меня от руководства Агитпропом ЦК до признания моей образованности и полезности? Трудно сказать. Это мог знать только Сталин.

В это время следствие по «ленинградскому делу» было в самом разгаре. Возможно, что Берия предложил уже и юридически пришвартовать к этому делу меня или даже всю группу московских профессоров-экономистов. Сталин же захотел лишний раз продемонстрировать перед Берией свою самостоятельность или не раздувать «ленинградское дело» до космических масштабов, что имело свои явно отрицательные стороны. Ведь главное было сделано – Вознесенский устранен.

Возможно, что Сталин в эти дни прочел какую-нибудь из моих последних работ, в которой его теоретическим положениям всегда уделялось важное место и о его работах всегда говорилось весомо и сильно. Прочитав, он вспомнил обо мне и, трезво продумав все, пришел к выводу, что при любой фантазии меня все же трудно присоединить к «делу Вознесенского» или нецелесообразно.

Может быть, Сталин начал поиски человека, который мог бы восполнить потерю Жданова на идеологическом фронте.

Словом, трудно сказать, что мог думать Сталин, бросая несколько фраз обо мне.

Но дальше все пошло с магической быстротой и только в одном направлении.

На следующий же день я был назначен инспектором ЦК. В ту пору инспекторами назначались, как правило, бывшие первые секретари обкомов, крайкомов, члены ЦК партии.

Еще через несколько дней Сталин пригласил меня к себе на длительную беседу с глазу на глаз по вопросу о создании учебника политической экономии (см. первую главу. – Ред.), и вскоре мы приступили к своей творческой работе.

В феврале началась кампания по выборам в Верховный Совет СССР. И вот, как говорят, в один прекрасный день я получаю телеграфный бланк с красной полосой: «Правительственная».

«Рабочие, служащие, инженерно-технические работники Уральского алюминиевого завода Каменск-Уральского избирательного округа выдвинули Вас кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР».

«Рабочие Уральского новотрубного завода…»

«Рабочие Каменск-Уральского авиационного завода…»

И – пошла писать губерния.

А осенью состоялся XIX съезд партии, который избрал меня членом Центрального Комитета.

Да, страшно жить в условиях, когда от благорасположения или неприязни, от каприза или приязни одного человека зависит твоя работа, твоя свобода, твоя жизнь, жизнь или смерть сотен, тысяч, миллионов людей.

А в это время все наслаивалось, раздувалось «ленинградское дело». Уже сотни людей томились по этому делу в самых тяжких казематах, подвергались насильственным методам ведения следствия для того, чтобы добиться личного признания в преступлениях, которых они не совершали.

Измученным и истерзанным узникам предъявлялись все новые обвинения, одно фантастичнее другого.

Первому заместителю Председателя Совета Министров СССР и Председателю Госплана СССР Н.А. Вознесенскому, секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Кузнецову, Председателю Совета Министров РСФСР М.И. Родионову, секретарю Ленинградского обкома П.С. Попкову, секретарям Ленинградского горкома партии Я.Ф. Капустину и Г.Б. Бадаеву, председателю Ленинградского городского Совета депутатов П.Г. Лазутину и многим другим руководящим работникам ленинградской партийной организации предъявлены были обвинения в проведении «вредительски-подрывной работы в партии».