Непримкнувший. Воспоминания

«В неспокойную погоду на море у руля стоит капитан. Люди работают или отдыхают, смотрят на звезды или читают книгу. А на ветру, вглядываясь в темную ночь, стоит капитан. Велика его ответственность, велик его подвиг… А он стоит у руля».

С такой же художественной и эмоциональной силой писал в юбилейные дни Леонид Леонов:

«С тех пор как с нами Сталин, сбывается всякое затаенное желание советского народа. Не может оно не сбыться и теперь – победа коммунизму, бессмертие Вождю!»

Михаил Шолохов:

«Отец! Наша слава, наша честь, надежда и радость, живи долгие годы!»

…16 декабря на торжества в Москву прибыл вождь китайского народа Мао Цзэдун. Это был его первый приезд в нашу страну, первый выезд за границу вообще. Сталин не был на Яро славском вокзале на встрече Мао, его встречали Молотов и Булганин. Но он принял Мао в тот же день, а затем встречи и беседы с Мао были неоднократно повторены.

Но вот наступил день торжества – 21 декабря 1949 г. В утренних газетах было опубликовано большое письмо Сталину от ЦК партии и Совета Министров. Указом Президиума Верховного Совета Сталин награждался орденом Ленина. По части наград самому себе Сталин всегда был очень строг и сдержан…

Я все еще был безработным и жил в тревожном ожидании. Конечно, никто не подумал пригласить меня на юбилей. Без всякой надежды на успех я в канун высокоторжественного дня позвонил в секретариат Г. Маленкова и, к моему удивлению, получил билет на торжества. Билет оказался хорошим, во второй ложе бельэтажа, почти у сцены.

И вот я в Большом театре. На сцене, среди моря цветов и алых знамен, огромный портрет Сталина. В президиуме – члены Политбюро и лидеры многих компартий. Сталин – в мундире генералиссимуса. Рядом с ним Мао Цзэдун в темно-сером кителе гражданского покроя, таком же, какой обычно носил Сталин.

Открывает торжественное заседание Н.М. Шверник. После первой же поздравительной фразы наэлектризованный зал встает, и буря оваций сотрясает все здание. Затем эти волны аплодисментов, возгласов и криков «ура!» прокатываются из конца в конец зала через малые промежутки.

Сталин вместе со всеми медленными движениями аплодирует, очевидно залу.

Выступлений много. Говорят представители от всех союзных республик, от рабочих, ученых, молодежи, артистов, писателей, пионеров… Первым из представителей иностранных компартий слово получает Мао Цзэдун. Зал встречает его громовыми аплодисментами. У Мао, при его высоком росте и хорошо сложенной, сильной фигуре оказывается негромкий и высокий голос. Он говорит медленно, весомо и очень располагает к себе:

– Товарищ Сталин является учителем и другом народов всего мира, учителем и другом китайского народа…

На своем звонком языке-арфе говорит обаятельный Пальмиро Тольятти:

– Нам удалось стать большой массовой партией благодаря борьбе, которую вели всеми средствами коммунисты за свержение фашистского режима. Но напрасно бы мы надеялись идти вперед и добиваться успехов, если бы мы не имели вас – гениального руководителя, вдохновителя и вождя… Слава вам, товарищ Сталин!

Тольятти обернулся в одну, другую сторону и убедился, что переводчика нет. Тогда он на вполне добротном русском языке повторил свое выступление.

На трибуне Долорес Ибаррури. Мужественное, классической красоты лицо, как у Мадонны А. Кано. Трудно передать всю неотразимую силу Долорес-оратора. Она говорит чистым музыкальным языком с покоряющей нюансировкой. Горделивая осанка, крупные и выразительные жесты обеими руками, гармонично сливающиеся с голосом. Говорит она эмоционально, вдохновенно – и безраздельно владеет аудиторией:

– Ни террор, ни преследования, ни сама смерть не погасят священный огонь любви народных масс Испании к Сталину и Советскому Союзу…

А когда отзвучали речи, президиум заседания и весь зал стоя долго рукоплещет Сталину. Все ожидали, что вот сейчас он взойдет на трибуну и произнесет свою, как всегда, ювелирно отделанную речь. Или скажет хотя бы несколько благодарственных фраз. Или простое спасибо за теплоту и сердечность, с которыми обратились к нему все выступавшие гости со всего мира. Но Сталин не идет к трибуне. Глядя безучастным взглядом в зал, он медленными движениями хлопает в ладоши. Овации нарастают. Сталин не меняет ни выражения, ни позы. Зал неистовствует, требуя выступления. Сталин сохраняет свою невозмутимость.

Так проходит три, пять, семь – не знаю сколько минут.

Наконец Шверник объявляет заседание закрытым.

Потом еще долгие, долгие месяцы в «Правде» печатались огромные перечни поздравительных телеграмм Сталину в связи с 70-летием.

Наступил январь 1950 г. В Москве бушевали метели. Со своего девятого этажа на Большой Калужской я смотрел на закоченевшие вязы Нескучного сада. Далеко на фоне свинцового неба гордо высилась Спасская башня Кремля.