Маргарита так прониклась состраданием, что и вовсе осталась у молодого человека. Она совершенно вычеркнула из памяти, что их первое знакомство началось таким неприглядным образом. И он всего-навсего был одним из тех, кто платит деньги за любовь. Теперь они словно поменялись местами. Вечерами девушка отправлялась на свой незавидный промысел, и все деньги тратила на Бланшара. Впервые в жизни Маргарита влюбилась и находила создавшееся положение вполне естественным. А Эжен не задумываясь принимал от неё и еду и телесные удовольствия, что доставались ему совершенно даром. Искреннее чувство девушки он счёл лишним доказательством своей неординарности. Да, чёрт возьми, пожалуй, он и впрямь стоящий человек, если даже уличная девица готова заботится о нём, как о самом дорогом человеке. Бланшара совсем не смущало, что ежедневно он поглощает ужин, доставшийся Маргарите не слишком праведным трудом. Да и глупо отказаться от еды из-за призрачных моральных убеждений. И к радости сердобольной девушки, нрав у него становился более живой. Он повеселел, начал потихоньку подшучивать над ней и, хотя одежда ещё висела на нём, как на вешалке, мужская немощь его более не беспокоила. Наспех утолив голод, он тащил Марго в кровать и приступы страсти случались с ним по нескольку раз за ночь, не давая бедняжке как следует выспаться.
Ну кроме еды и любви надо вести беседу, и Маргарита допытывалась, как случилось, что парень разом потерял всё?
– И что тебе за интерес? – хмурился Эжен. – Я же не спрашиваю, как ты очутилась на панели.
– Да слишком просто, чтобы делать из того тайну, – пожимала плечами девушка. – Когда мать померла, отчим сразу же вытолкал меня взашей. Мне было всего пятнадцать, идти было совершенно некуда. Переулок стал единственным местом, где я могла заработать на хлеб. Что ты хмыкаешь? Это самый доступный способ не протянуть ноги с голоду. Ты тоже сидишь без гроша, однако не идёшь наниматься на службу.
– Ещё чего?! – возмущённо воскликнул Эжен. – Стоило бы тебе знать, что я, моя милая, писатель!
– Писатель? Ну и дела… Неужели книги не приносят доход? Ведь они так дорого стоят. Я в толк не возьму, как ты очутился в столь неприглядном положении?
Конечно, он не стал признавать, что всему виной его неуёмные траты и наплевательское отношение к хозяйству. Пряча глаза, Бланшар скупо проронил, что служанки обкрадывали его, а кредиторы вечно плели интриги, чтобы выставить бедолагу в неприглядном свете. В итоге всё имущество ушло с молотка, издатель отказался печатать книгу, а тот, кто мог бы наконец помочь, совершенно недосягаем.
– Ты так говоришь, словно этот твой барон почище самого императора! – воскликнула девушка. Уж не сидит же он в крепости под охраной? А стало быть, выходит хотя бы прогуляться.
– Вот дурочка, вряд ли он выбирает общественный сад или меряет ногами бульвары. Если и выезжает, то в собственном экипаже; не бросаться же мне под колёса его кареты? Да я и не представляю, как он выглядит. По слухам, у него тьма-тьмущая шикарных квартир и домов, я сотру ноги до колен, если вздумаю обходить их все!
– Ай, Долгоносик, из нас двоих, дурачок – ты! – подмигнула Маргарита. – Уж чего проще, потрать два су на бульварный листок и будешь точно знать, куда направился твой обожаемый Шарль Баретт. Газетчики вечно расписывают, как знатные господа шляются по театрам и выставкам. Можешь не таращить глаза, Жанна всегда читала эти сообщения. Эта жердь надеялась подцепить богатого покровителя, но такие господа выбирают шлюх пошикарней, – при этих словах девушка тоскливо вздохнула. Но тут же всплеснула руками и потянулась к Бланшару: – Ну чёрт с ними! Они всё равно не стоят искреннего чувства, да, мой Долгоносик? А тебя я люблю больше жизни!
Польщённый Эжен рассмеялся и, заключив девушку в объятия, развязно проронил:
– Они все обрюзгшие старики, что не могут доставить удовольствия. Да, моя милая? Бьюсь об заклад, эти слюнявые старцы померли бы от зависти от одного только взгляда на нас.
Маргарита захихикала и, томно взмахнув ресницами, шепнула:
– Только будь добреньким, парень, не слишком усердствуй, вчера ты так напирал, что я едва не пробила лбом стену.
– Сама виновата… – плотоядно облизнувшись, ответил Бланшар, пристраиваясь к её пышным бёдрам. – Нечего было так соблазнительно вилять задом.