Непристойная рукопись

Маргарита действительно вызывала у него сильное желание, особенно теперь, когда нет нужды встречаться урывками. Он находил её очень привлекательной. Гибкая, с нежной кожей. Её тонкая талия не нуждалась в корсете, а высокая грудь – в фальшивых оборочках для придания пышности. Только с ней Эжен наконец распробовал сладость поцелуя, ведь до Марго он был убеждён, что эта ласка излишня и не приносит удовольствия. Его природная чувственность, нескромные откровения в записках маркиза и пылкость, с которой девушка отдавалась ему, в короткий срок сделали из него превосходного любовника. Порой он испытывал к ней лёгкую нежность, порой непреодолимую страсть, что, впрочем, не заставило его искренне полюбить Маргариту. Его совсем не смущало, что он обнимает женщину, успевшую побывать в объятиях других мужчин. Он совершенно не ревновал её. Эжен не видел в ремесле своей любовницы ничего предосудительного. Кажется, его это даже возбуждало, ведь в дневнике Патриса явно сквозила насмешка над такой добродетелью, как верность. Весь день он валялся на кровати, перечитывая рукопись и совсем не собирался забивать себе голову иными делами. Словом, жизнь, которую создала для него влюблённая потаскушка, была вполне милой и приятной. Если бы ему наконец удалось издать книгу, то он был бы вполне удовлетворён.

Идея отследить передвижения барона по газетным заметкам пришлась Эжену по нраву. Вот осёл, и как он сам не догадался? И теперь, кроме платы за комнату, расходов на еду и разные мелочи, Марго пришлось выкраивать пару монет на бульварные листки, где хроникёры описывали громкие светские события. И молодой человек даже несколько раз являлся в указанное место, но затрапезный вид играл с ним злую шутку: полиция тщательно отгоняла подобный сброд от солидных людей. Бланшар вновь впал в уныние, и совсем потерявшая от любви голову девица выходила на работу едва ли не с полудня, лишь бы собрать для любовника денег на приличный костюм.

Наконец, Эжену повезло, барон Баретт оказался в числе знати, решившей посетить громкую премьеру в театре Варьете. Молодой человек несколько дней прохаживался вокруг, присматриваясь к входу и следил, где останавливаются экипажи. Накануне он с помощью Маргариты тщательно привёл себя в порядок. Взятый в рассрочку костюм сидел не слишком ладно, но зато вполне достойно, в отличие от обносков, что он носил последнее время. И поздно вечером, стоя в тазу посреди комнаты, он стучал зубами от холода, пока любовница мыла ему голову украденным в лавке кусочком мыла. Эжену пришлось раздеться донага, девушка уверяла, что сушить вещи в сыром помещении – невероятная глупость. И теперь оба потешались над столь нескромной картиной.

– Ай, Марго! Ты так трёшь мочалкой, что право же, сдерёшь с меня кожу живьём, – с насмешкой бросал Бланшар.

– Ничего, красавчик, лишь бы заветное местечко осталось в целости, – прыскала она.

– Вот нахалка! Да ты затеяла купание, не иначе как лишний раз на него полюбоваться, – хохотал Эжен.

– Фу! Вот срамник эдакий! – притворно сердясь, вскрикивала девушка, отвешивая молодому человеку шлепок.

– Да-да. Видишь, я прав, ты и к моему заду питаешь нежные чувства, – продолжал он, от души потешаясь над происходящим.

Они продолжали перекидываться непристойными и откровенными словечками, находя это очень остроумным. И веселились совсем как двое испорченных ребят, что впервые видят наготу. Маргарита накинула на голову любовника кусок холста.

– Всё, можешь вытираться.

– Уже? Хм, а ты уверена, что помыла всё, дорогая?

– Отстань, вот бесстыдник! – девушка сделала вид, что нахмурилась, но, искоса бросив взгляд на худощавый торс Бланшара, порозовев, заметила: – Кажется, ты уже не нуждаешься в том, чтобы тебя хорошенько раззадорили. Вообразить не можешь, как я сегодня измучилась с одним господином, уж он по этой части был вовсе никуда не годным, – с этими словами она подошла вплотную к Бланшару и начала поглаживать его обнажённое тело, с хитрой ухмылочкой поглядывая на любовника.

Эжен глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Дыхание его участилось. Он подался вперёд и едва не упал, потеряв равновесие.

– Да вылези ты наконец из таза. Вот глупый, – окончательно разомлев, пробормотала девушка.

Молодой человек с размаху опустился на жалобно скрипнувшую кровать и протянул руки к любовнице.

– Иди ко мне скорее, дорогая, – и крепко обхватив севшую ему на колени Маргариту, сбивающимся голосом произнёс: – Ну-ка, расскажи… что от тебя… что от тебя требовал… этот… этот господин. Давай… м-м-м… во всех подробностях… ох, чёрт… ещё… говори ещё… о-о-о… как ты его ласкала?

К восьми часам вечера возле театра начали собираться любопытные. Вывеска была ярко освещена фонарями, скромные фиакры успели заполнить всё свободное место возле входа. Какой-то человек во фраке, но без пальто и шляпы метался между экипажами и отчаянно переругивался с возчиками. Моросящий с утра мелкий снег с дождём покрывал его взлохмаченную шевелюру крошечными, как бисер, каплями воды, они скользили по его лицу, забавно повисая на кончике носа.