– Да. Чудесная вещь – здравый смысл. Я очень рада – действительно рада, – что его светлость наконец-то нашел подлинник текста греко-римского поэта и драматурга Ливиуса. Его ум нуждается в совершенствовании.
– Это не Ливиус, синьорина.
– Да, какая разница, чей текст? Возможно, какой-то другой, даже более поучительный.
– Поучительный, – сказала синьора Морини, словно пробуя слово на вкус. – Да, поучительный.
Абигайль прищурилась:
– Что это за огонек у вас в глазах, Морини? Вы что-то готовите, я вижу это.
– Да. Готовлю. – Экономка убрала руки с плеч Абигайль и указала на очаг. – Я готовлю чай для синьоры Морли и ее гостя.
Абигайль озадаченно посмотрела на чайник, висящий над тлеющими углями.
– Уже? А как вы?… Впрочем, забудьте. Не стоило мне спрашивать. Хотя я совсем не приготовление пищи имела в виду. Вы ведь до сих пор считаете, что для всех нас есть надежда, считаете, что стоит вам только щелкнуть своими призрачными пальцами, как мы бросимся в объятия друг другу, точно лишившиеся разума.
– Я не призрак, синьорина, – обиженно протянула экономка.
– Вы знаете, о чем я. Весь этот оккультизм и все такое… – Абигайль выразительно покрутила пальцем в воздухе. – В любом случае с этого самого момента вам лучше держать все ваши сумасшедшие идеи при себе.
– Но, синьорина, только послушайте! Этот гость…
Абигайль зажала уши руками.
– Ничего не слышу!
– Синьорина!
– Не слышу! Можете замышлять что угодно, Морини, а я… – Абигайль выпрямилась и изобразила на лице надменность, насколько это было возможно сейчас, когда она пахла козьим навозом и зажимала руками уши, – собираюсь переодеться.
– Очень хорошо! – крикнула синьора Морини. – Переоденьтесь! А когда будете переодеваться в своей комнате, приготовьте дорожный сундук.
Абигайль просунула голову в дверь, через которую только что вышла.
– Что? Дорожный сундук?
Экономка улыбнулась, расправила фартук и подошла к свистящему чайнику.
– Да, синьорина, потому что, мне кажется, что вы с синьорой скоро уедете.
– Уедем? А зачем нам уезжать? И куда, скажите на милость, мы поедем?
– В Рим, куда же еще? – Экономка перелила кипяток в фарфоровый чайник и подняла взгляд на Абигайль, все еще улыбаясь. – В Рим, синьорина. Как его называют? Вечный город.
– Послушай-ка, Джакомо, – крикнул герцог Уоллингфорд, соскакивая с коня на утоптанную пыль двора, – гусь разгуливает по полям без присмотра. Ты не знаешь, почему…
– Синьор!
Уоллингфорд почувствовал, как кто-то схватил его за руки и резко повернул, да так, что Люцифер ошеломленно фыркнул.
– Потише, приятель. – Уоллингфорд с трудом высвободился, расправил рукава своего редингота и ошеломленно посмотрел на Джакомо, который, словно внезапно лишился партнерши по танцам, продолжал перебирать ногами и подергивался, напоминая марионетку, да к тому же пьяную. – Возьмите себя в руки.
– Это чудо, синьор! Чудо!
Люцифер насторожился, а Уоллингфорд крепче сжал поводья.
– Чудо? Что за чудо? С крыши конюшни теперь льется вино, а не вода?
Джакомо упал на колени и закатил глаза к небу.
– С вами все в порядке, друг мой? – Уоллингфорд обеспокоенно шагнул к странному итальянцу.
Джакомо воздел руки к небу.
– Спасибо, спасибо за этот день! Я не устаю благодарить Господа нашего, одарившего нас своим благословением.
– Козы научились доить себя самостоятельно? Или одна из гусынь снесла золотое яйцо?
– Нет, синьор.
Уоллингфорд задумался.
– Два золотых яйца?
– Женщины, синьор!
Уоллингфорд ослабил подпруги и подвел Люцифера к изгороди.
– Женщины? И это все? Мне всегда казалось, что вы питаете к женщинам неприязнь. И не просто неприязнь, а ненависть.
– Ох, синьор, я всерьез их ненавижу. От них столько неприятностей, – сказал Джакомо, неотступно следуя за герцогом. – Вот почему я сегодня так счастлив. – Он с восторгом поцеловал собственные пальцы.
– Они провели все утро в замке, оставив коз на ваше попечение?
– Нет, синьор. Еще лучше. – Джакомо снова воздел руки к небу. – Они уехали!
Уоллингфорд, снимавший седло с лоснящейся спины коня, застыл на месте.
– Что? – с трудом вымолвил он.
– Уехали, синьор! Укатили с рассветом вместе со своими сундуками и шляпами. Уехали! Наконец-то! – Джакомо крепко обнял себя и принялся кружить на одном месте, точно хромоногая балерина.
– Вы уверены, Джакомо?
– Собственными глазами видел, синьор герцог. И даже рукой помахал. – Джакомо изобразил, как это было, и игриво пошевелил пальцами.
– Совсем уехали?
– Совсем. Обе сестры-дьяволицы.
– Они не дьяволицы, Джакомо. Просто очень живые.
– Синьор, – Джакомо посмотрел укоризненно, – вы же знаете женщин. Видели, сколько от них неприятностей. У вас ведь теперь легко на сердце? Оно освободилось от тяжелой ноши? – Он вздохнул и приложил руку к груди. – Мое сердце словно наполнено газом.
– Газом?
– Да, которым мы дышим. – Джакомо картинно вздохнул. – Ах, как легко.