Непрошеная повесть

На божественный путь
направь меня, храм Ватараи!
До конца моих дней
буду я к тебе обращаться
в жизни суетной, многотрудной…

В день, когда я уже собралась в путь, рано утром мне принесли из Внутреннего храма письмо от главного жреца Хисаёси: «Я глубоко сожалею о вашем отъезде. Непременно снова посетите нас на праздниках в девятой луне!» Тронутая его вниманием, я ответила:

Я надеюсь, что вас
смогу в долголетье счастливом
с государем сравнить —
и когда-нибудь снова мы будем
любоваться полной луною…

Поздним вечером мне опять принесли от него письмо. «Не знаю, о чем ваши заветные думы и мольбы, другим это знать не дано, но не могу не ответить на ваше стихотворение, в котором, прославляя государя, вы желаете счастья также и мне», – писал он. К письму был приложен подарок: два куска шелка, которым славится местность Исэ, и стихотворение:

Новых встреч под луной
буду ждать я, терпенья исполнясь,
ваши строки храня, —
вместе с соснами вековыми
за священной оградой храма…

Чтобы поспеть к первой лодке, отплывающей ранним утром, я еще накануне пришла в селение, именуемое Оминато – Большая Гавань. Я прилегла ненадолго вздремнуть в убогой хижине солевара, и мне невольно вспомнились слова песни:

Пусть меня ожидает
Простор морской
Или кручи, где гнезда бакланы вьют,
Только бы быть с тобой!
Острова, куда кит заплывает порой,
Или степи,
Где тигры свирепые ждут,
Только бы быть с тобой!

А я?.. Сколько бы я ни ждала, не будет мне утешения, в какую бы даль ни забрела – нет надежды на встречу…

Еще не рассвело, когда я покинула хижину, и тут мне принесли письмо от жреца Цунэёси. Посылаю письмо, которое написал еще тогда, когда вы пребывали во Внутреннем святилище, но вовремя не отправил:

О, как горько теперь
даже слышать про бухту Наруми!
Ведь туда по волнам
вы отправитесь, нас покинув, —
я рукав слезой орошаю…

Я ответила:

Пусть мы знали давно,
что нас ожидает разлука,
но настал этот час —
и теперь на пути к Наруми
не от волн рукава промокли…

В храме Ацута полным ходом шла постройка – восстанавливали сгоревший храм, кругом все были поглощены работой, но мне не хотелось опять откладывать переписку сутры, и я все-таки добилась, чтобы мне отвели помещение, где завершила наконец переписку последних тридцати свитков сутры Кэгон. Эти свитки я поднесла в дар храму. Церемонией подношения руководил неприметный провинциальный монах, похоже было, что он сам толком не понимает смысл того, что совершает, но я позаботилась, чтобы все обряды были соблюдены, в том числе исполнение музыки для утехи богов – хранителей сутры. Затем я вернулась в столицу.

После неожиданной встречи с государем на Горе мужей – Отокояме, – встречи, которую я не забуду даже в грядущем потустороннем мире, государь через близкого мне человека то и дело снова звал меня, приглашал к себе; я была ему благодарна от всей души, но пойти не решалась. Так бесплодно шли дни и луны, сменился год, уже наступила девятая луна следующего, 5-го года Сёо⁴⁰.

Государь любил бывать в загородном дворце Фусими, там дышалось ему привольней. «Здесь никто не узнал бы о нашей встрече…» – писал он мне. Помнится, я решила тогда, что и впрямь туда бы можно пойти, и, по всегдашней своей слабости не в силах противиться зову сердца, все еще хранившего память о первой любви, тайно пошла во дворец Фусими.

Меня встретил доверенный человек и повел, указывая дорогу. Это было забавно – ведь я и без него знала здесь все входы и выходы.

В ожидании государя я вышла на высокий балкон зала Девяти будд и огляделась вокруг. Река Удзи катила внизу печальные волны. Я смотрела на них со слезами волнения, и мне вспомнились стихи:

Так ярко сияет
над бухтой Акаси луна
порой предрассветной,
что лишь волны, гонимые ветром,
и напомнят про мглу ночную…41

Около полуночи государь вышел ко мне. Я глядела на его неузнаваемо изменившийся облик, озаренный ярким светом луны, сиявшей на безоблачном небосводе, и слезы туманили взор, мешая ясно увидеть его лицо. Он говорил о многом, а я слушала, как он вспоминал минувшие времена, начиная с той поры, когда я малым ребенком сидела у него на коленях, и вплоть до того дня, когда, покинув дворец, навсегда с ним рассталась.