Непростое наследство

В отсутствие Анри Тибо чувствовал себя гораздо свободнее. Идти на открытый спор он не рисковал, но и понравиться не спешил. Едва Анри уходил в кабинет, принимался расхаживать по залу и напевать песни, от которых у бухгалтера болела голова. Причем делал это с таким нескрываемым удовольствием, что невозможно не заслушаться. Когда же Анри в очередной раз делал замечание, с невинным видом разводил руками, мол, «я не при чем, это моряки попросили, заплатили и разбирайтесь, господин, с ними». Все повторялось изо дня в день и становилось настолько забавным, что Мод и Лизет по утрам спорили на мелкую монету, споет ли сегодня бард «судьбу-шутницу».

Когда я вернулась, в таверне было достаточно моряков, чтобы к Тибо не оставалось никаких претензий, и он наигрывал один из легких прилипчивых мотивчиков, обожаемых на побережье.

— Госпожа Сорель, вы самую малость опоздали, — подмигнула Лизет. — Себастиан Мейкс только-только ушел.

— Опоздала, говоришь? Слава светлым богам и телеге с капустой, у которой сломалось колесо.

— Да ладно вам! Где?

— Только что в Двойном переулке — все перегородила, пришлось обходить.

— Ну и дела, — хмыкнула Лизет, очевидно, сожалея о пропущенном событии. — Так вот, госпожа, Мейкс заходил отметить скорое отплытие «голубки» и очень пожалел, что вас не застал.

Только Себастиана для полного счастья в таверне не хватало. Наверняка, он слышал и про ужин у Бланш, и про господина Лэндри, проводившего до дома, и про быстро одобренное в магистрате прошение. Как выпутаться из столь щекотливой ситуации, я не придумала.

— С ним были и капитан Жано, и первый помощник, и тот привлекательный пассажир, помните? Он до сих пор здесь. Вон, поглядите. До чего хорош, а? Одно удовольствие эль подносить.

Я осмотрела зал и в углу у стены нашла Люку Фабриса, листающего какую-то книгу и пока не спешащего уходить.

— В остальном порядок, Лизет?

— Да, госпожа, никаких новостей, — хихикнув, она добавила: — Тибо новую песню сочинил, навроде «судьбы-шутницы». Ох, чую, господину Анри по вкусу придется.

Решив, что подсчет оставшегося вина и разбор покупок подождут, я направилась прямиком к дальнему столику. «Голубка» отплывает завтра или послезавтра, и вряд ли в Леайт еще раз заглянет странный мужчина, оставивший все ради путешествия.

— Не помешаю?

Люка поднял голову и улыбнулся.

— Разумеется, нет. Хорошо, что мы увиделись. Хотелось попрощаться.

— Когда уходите?

— Завтра днем.

— Так скоро?

Будучи ребенком, я не понимала, как дядюшка мог подружиться с некоторыми из посетителей. За протиркой кружек по утрам он частенько вспоминал, кто из завсегдатаев не появлялся накануне. Произнеся имена добавлял причины, по которым тот или иной гость мог не прийти. Кто-то уходил в рейс с торговым кораблем, кто-то задерживался из-за болезни или семейной проблемы, кого-то не пускала жена, зная о пристрастии пропустить вместо одной десяток кружек эля. Особенно дядюшка беспокоился о друзьях, лишенных необходимости спешить к близким или выполнять важную работу. Если человек не появился, значит, что-нибудь случилось.

Наблюдая и слушая, я никак не могла взять в толк, отчего он считает приятелями тех, кто честно оплачивает выпитое? Разве дружба покупается? Теперь же, оказавшись на месте дядюшки, впервые почувствовала, что буду скучать по совершенно постороннему человеку, по гостю, заглянувшему в таверну случайно. Ну кто еще запросто начнет разговор, сумеет зацепить за живое и понять? У Люки Фабриса точно есть дар.

— Совсем не скоро. Я, кажется, провел в Леайте целую вечность.

— Тут мы схожи, — улыбнулась, присаживаясь напротив. — Еще эля?

— Нет, благодарю. Не хочу наутро вставать с тяжелой головой.

— Вы уезжаете слишком рано — пропустите праздник.

— Поверьте, искренне сожалею. Но «голубка» не может ждать одного-единственного пассажира.

— Если однажды снова окажетесь в Леайте, милости прошу.

Люка слегка склонил голову и шутливым тоном человека, легко и красиво заменяющего слово «никогда», ответил:

— Разумеется, госпожа — только в «кота и лютню».

Разочарование тоненькой иглой кольнуло внутри и отозвалось обидой. Во-первых, он лжет. Во-вторых, по-настоящему жаль, что уезжает. Странно. Мы едва знакомы и говорили всего пару раз, а кажется, я встретила давнего и почти забытого друга. Разве люди сходятся вот так?

— Что читаете?

— Не читаю — пишу. Веду дневник с заметками о путешествиях, — Люка закрыл книгу и показал. — Там есть и о вас — пара приятных строк.

— Надеюсь, вы сказали правду, — я зацепилась взглядом за знакомые символы на обложке. Нарисованы они, вероятно, вручную, прямо поверх темно-коричневой и заметно потертой кожи. Слишком склонены влево и смазаны по краям. — Что они означают?

— Ах, это, — Люка усмехнулся и спрятал дневник в сумку. — «Удача» на языке ариарнов.

— Вы его знаете?

— Пытался учить в академии, но не вышло, за что бесконечно стыжусь.

— Стыдитесь? Древние языки знать никто не обязан.