НепрОстые

отбывал срок в Хабаровске, еще дальше, чем Чита и Чита-три. Из вагона поезда Львов-Адлер я смотрел на Восточную Украину. Вдоль путей цвела сплошная сирень. Очень часто между кустами сирени стояли легковушки, которые раскачивались. Там кто-то занимался любовью. Так же точно раскачивались на маневрах кунги радиостанций на ГАЗ-66. На Красную Поляну мы ехали на перегруженном пазе по настоящему серпантину. В каком-то месте все пассажиры – хотя еще минуту назад казалось, что невозможно

даже пошевелиться – стали на колени и начали молиться, закрывая руками лицо. Мы въехали в ущелье дьявола – сказал мне водитель, отводя глаза от узкой дороги между скалами и пропастью. От Красной Поляны до лесничевки на границе нужно было еще двадцать километров идти пешком. Все это время я присматривался к траве и молодым листьям, чтобы убедиться, что на Кавказе все по-другому. Трава была настолько ярче нашей, насколько в Прибалтике

она бледнее. Я шел еще и через ореховые леса, где под ногами орехи укладывались в многолетние слои. Возле лесничевки было сорок источников самого настоящего нарзана. Каждое утро я пил воду из одного, умывался в другом, зубы чистил в третьем. Из четвертого снова хотелось напиться. Хозяевами кордона были супруги Салтыковы. Беглецы от городской цивилизации. Неофиты. Она окончила актерскую школу в Ленинграде, он – дважды доктор физики и

математики. Их черная баня стояла прямо над Пслухом. Там не было электричества, и она каждый вечер декламировала Цветаеву при керосиновой лампе. Дети ездили в школу в Красную Поляну на лошадях, и лошади пять часов паслись под школой. Вся семья всегда ходила с карабинами. Они каждый вечер плакали, потому что каждый день ужасно ссорились. Она говорила, что в заповеднике все должно быть по-заповедному, запрещала мужу даже заготавливать сено лошадям на зиму. А он время

от времени привозил от своих друзей из института космических исследований какие-то фрагменты спутниковой техники и наконец собрал такой дельтаплан с двигателем, который по радиокомандам подлетал, кружил и приземлялся. На дельтаплане была видеокамера, подававшая изображение на наземный монитор, который различал шестьдесят оттенков цветов. Бензина в один полет можно было взять столько, что дельтаплан держался в небе шесть часов. Салтыков посылал его в недоступные места и смотрел, чем занимаются разные звери. Наталья плакала, потому что это было вмешательством в биоценоз. Я ночевал в их спальном мешке, подбитом лисьим мехом. У деда Михася были перчатки без пальцев из лисьего меха. Иногда приходил Лацис, латыш, который сформировал в заповеднике экспериментальный отряд быстрого реагирования по борьбе

с браконьерами. Мы пошли посмотреть, как Лацис работает в преследовании.

Какие-то стрелки с абхазской стороны завалили тура и тащили его домой. Лацис гнал их по горам, иногда они стреляли в нашу сторону. В конце концов начался майский снегопад, и абхазцев вместе с телом тура унесла лавина. Все делегаты жили в бараке с двухэтажными нарами. Большинство этих семнадцатилетних мальчиков и девочек прошло через настоящие бои с вооруженными и беспредельными черными заготовителями икры, красной рыбы, медвежьего жира,

тысячелетней лиственницы, гагачьего пуха, тигровых шкур, женьшеневого корня. Теоретические занятия проводил известный Шпильмарк, внук знаменитого Шпильмарка. Очень скоро закончились каши, и мы целую неделю питались вареными сушеными грушами из близлежащих грушевых лесов. До Арарата было совсем близко. А именно на Арарате стоял едва ли не самый мощный ретранслятор радио «Свобода». Ночью после снегопада, когда птицы не спали, горюя

над гнездами с яйцами, засыпанными снегом, «Свобода» совершенно беспрепятственно сообщила об ужасной ядерной катастрофе на Западной Украине. Говорили, что осуществляется массовая эвакуация, а те края перестали быть пригодными для жизни. Чтобы не потерять свою родину, я должен был немедленно возвращаться домой. Сочинские пляжи были укрыты снегом. Самолет до Львова летел так низко, что в каком-то месте возле Крыма было видно два моря. А в самом Львове я видел сверху, как мои

однокурсники курили на перекладинах ограждения старого корпуса университета. В мае восемьдесят шестого мы не могли понять, почему нельзя есть зеленый лук, на котором даже не появилось ни пятнышка. Мы просто не знали, что делать. Уже через месяц я оказался в армии, и на дверях казармы было написано, что для обеспечения радиологической безопасности надлежит каждые полчаса смачивать тряпку на пороге казармы, а проветривать помещение только ночью

не более пяти минут. Это была учебная часть, и нас готовили на радиотелеграфистов. Основой всего обучения была азбука Морзе. Старший сержант Каракеджба месяцем ранее начитался ротапринтных материалов для служебного пользования про методику тренировки американских зеленых беретов. Поэтому подготовка нашего взвода была уникальной в опыте советской армии. Мы постоянно бегали и отжимались. Занятия по специальности