НепрОстые

разных частях двора и сада. Больше всего оставили перед окном. Мой двоюродный дед Михась делал чудесный напиток из ели, засыпая сахаром молодые светло-зеленые побеги. Зимой по утрам он приносил нам с бабушкой по рюмке «смерековки» натощак. Снега были в те годы такие, что приходилось снеговую лопату брать на ночь в дом. Утром оказывались засыпанными двери, чтобы их открыть, вылезали с лопатой через окно и разбрасывали заносы. В городских школах

действовало правило двадцати пяти градусов – при таком морозе можно было оставаться дома. Иногда в классе были только центровые – на окраинах, ближе к реке, всегда было немного холоднее. Местом относительного перемирия между районами становились тогда Валы. Пацаны со всех вентелей – из Центра, Железки, Кирпичного, Канта, Майзлов, Горки, Софиевки, Бельведера, Немецкой колонии, старого и нового Городков, Бама – приходили по вечерам кататься по ледяным

дорожкам на валах. Приходили в кирзовых сапогах и большими группами, потому что перемирие было все же относительным. Рядом с нашей школой было еще пять других, самым простым признаком были украинские против русских. В самых сложных конфликтах выходили один на один короли школы. Беда жил своей жизнью. Его папа был тренером по боксу, а мама – актрисой в театре. Беда не обращал внимания на школы. Он начал со своего класса, заставив

каждого платить ему еженедельно по двадцать копеек. Какое-то время он жил в мебельном магазине, прячась перед закрытием в шкафах, и спал на лучших диванах. Однажды он забрал у меня на улице остатки мороженого. В другой раз хотел забрать девятнадцать копеек, предназначавшиеся на консервированный рыбный паштет «Волна» для кошки. Как раз ремонтировали нашу улицу. Из кучи крупного гравия я выхватил несколько камешков и со всего размаху трижды попал в голову

Беды с малого расстояния. С того времени мы начали здороваться. А незадолго до его смерти даже ходили вдвоем несколько раз на вареную кукурузу с яблочным вином. С начала восьмидесятых во Франковске действовало нетипичное кафе «Золотой початок», где кукурузу варили круглый год. Камни были любимым оружием во времена моего делятинского детства. В критические моменты достаточно было нагнуться, взять камень и стать сильным. Для детей камни были еще и

орудиями для всяческих развлечений – перебросить через провода, попасть в столб. Мы становились друг возле друга, каждый набирал горсти гравия, и все разом подбрасывали камешки высоко вверх. И ждали. Игра называлась «на кого Бог пошлет». На нашем холме было много одичавших черешен. Мы переходили с черешни на черешню, трактуя каждое дерево, как богема – разные кофейни и бары. Мы сидели на отдельных ветвях, перелезали с одной на другую, раскачивались на верхушке,

пробовали черешни, перестреливались косточками. Девочкам, которые не могли залезть на дерево, сбрасывали отломанные ветки с лучшими ягодами. Такие же веточки служили букетами и подарками. Как и земляника, нанизанная на травинку. Больше всего земляники можно было насобирать на железнодорожной насыпи. Ходить по рельсу было нашим променадом. Не сходя с рельса, мы прогуливались до самой запретной зоны перед мостом. На мосту была вооруженная охрана.

Сразу за мостом – остановка пригородного поезда. Охранники пропускали меня, когда я шел с вечернего поезда из Франковска и нес двух маленьких детей, которые уже спали. Туманным утром мы с Марьяной опаздывали на поезд и побежали через мост. Охраны не было видно и не было у кого попросить разрешения. Незнакомый охранник появился позади уже за серединой моста. Он навел на нас автомат и приказал немедленно покинуть мост. Мы решили, что лучше быть застреленными, чем

прыгать с такой высоты и, не оглядываясь, дошли до суши. Одного из часовых в нашей дивизии застрелили из мелкокалиберного ружья только ради того, чтобы забрать автомат. В городе было объявлено чрезвычайное положение. На всех выездах стояли наши бэтээры, и дежурная машина развозила экипажам завтраки, обеды и ужины. Наконец убийц вычислили на каких-то окраинных огородах, и пехота устроила настоящую облаву, загнав их в тупик. Когда я стоял на карауле в

автопарке с законсервированными тягачами, на пост прилетел раненый журавль. Мы его забрали в караулку и согревали и кормили несколько дней, а потом он полетел дальше. Вблизи он казался гораздо меньшим, чем в небе. Я сохранял журавлиное прощальное перо в военном билете, пока его не погрызли какие-то паразиты. Военные билеты мы сожгли во время студенческой революции. Студенческое движение протеста началось собственно с того, что мы, вернувшись в восемьдесят восьмом из армии на второй курс после двух лет армии, отказались от занятий на военной кафедре университета. Мы так и не стали лейтенантами. Дядя Влодко звонил во Франковск папе, чтобы тот убедил меня не отказываться от военной подготовки. Когда стрясется какая-нибудь заварушка – говорил он – то за Тараса, если он погибнет офицером, семья будет получать гораздо большую пенсию. Мы поговорили об этом с папой однажды ночью, и папа