Непутевая

Она слегка наклонила седеющую голову и деланно улыбнулась. Я резко повернулась и выскочила за дверь. В коридоре мне пришлось держаться за стену, чтобы не упасть от неожиданной слабости.

Я заняла ту же самую комнату, что и в прошлом году — маленькую мансарду на пятом этаже с окном, выходившим во двор. Пахло плесенью. Я распахнула оконные рамы и посмотрела на озеро, блестевшее за бронзовой Артемидой, на вытянутый палец которой кто-то нацепил презерватив.

Раздался оглушительный грохот, и я услышала, как в соседней комнате кто-то кричит: «Мать твою!»

В воздухе пронесся жестяной бидон, а из него на серые флагштоки и фламандские часы во дворе полилась красная жидкость.

Из соседней комнаты раздался новый грохот, и тот же грубый голос заорал: «Черт бы тебя побрал!» Бидон с глухим стуком приземлился на мостовую и покатился, извергая остатки жидкости. Солнечные часы и камни во дворе были измазаны ржавыми каплями — будто какой-то разъяренный зверь рвал на части свою добычу.

— Черт! — ревел голос. — Ну и дерьмо!

Я осторожно постучала в дверь новой соседки.

— Кто там?

— У вас все в порядке?

Дверь открыла высокая, статная девушка в желтых джинсах и туго обтягивающем крупную грудь черном свитере. Густые каштановые волосы были заплетены в косу, резкие черты лица — большой нос, широкий лоб, выступающие скулы — были искажены злостью.

— Вы в порядке?

— Я не знала, что здесь живет кто-то еще, — неожиданно смутилась она.

— Я только что приехала. Мы — соседи. Я — Джинни Бэбкок.

— Эдна Холзер. Эдди.

Я знала это имя. Она была на предпоследнем курсе, редактор университетской газеты. Я обвела взглядом комнату. Она выглядела так, словно в нее только что вселились: на одной стене прилеплен портрет Боба Дилана, на другой — мексиканский плед. В углу стояла гитара; стол и подоконник были завалены маленькими глиняными фигурками.

— Что случилось?

— Уронила бидон с томатным соком. Держала на подоконнике, чтобы было чем позавтракать, если просплю. Со мной это часто бывает.

— О, понимаю! Ну, рада была познакомиться. Увидимся позже, — сказала я, ретируясь из комнаты. — Рада, что у тебя все в порядке. Этот томатный сок — как кровь.

— Ты находишь? — она с интересом посмотрела на меня. У меня мелькнула мысль, будто я только что отдала ей ключ от своей души. — Откуда ты, Джинни?

— Из Теннесси.

Она фыркнула.

— Меня от южан просто воротит.

— Почему? — изумилась я такому несправедливому обвинению.

— А ты что, не читаешь газет? О гражданских правах рабочих, убитых или искалеченных на ваших дамбах? Господи, неужели они там все идиоты?

— Мы ничем не отличаемся от жителей Бостона, разве что акцентом. Ну я пойду, мне еще нужно распаковать сумки. — Я вышла оскорбленная, что пришлось защищать ни в чем не повинных южан.

На следующее утро я познакомилась еще с одной соседкой — первокурсницей из Айовы Бев Мартин. Высокая, тощая, с широко раскрытыми бегающими, как у кролика, испуганными глазами, она даже разговаривала полушепотом. Я узнала, что она получает стипендию и подрабатывает, играя на гитаре в каком-то баре в Кембридже. Я не представляла, как она умудряется находить время читать или писать рефераты. Скорей всего, она их просто не писала, а меня уговаривала бросить Уорсли только за компанию: ей так или иначе пришлось бы уйти из него. Но я забегаю вперед.

Однажды вечером я лежала в постели и читала учебник по физике, готовясь к семинару по теме «Трение». Мне стало любопытно, сколько лет еще вращаться Земле, пока уровень океанов не достигнет максимума… Дверь распахнулась, и возникла Эдди в своих неизменных джинсах и свитере.

— Могла бы и постучать, — проворчала я, недовольная тем, что мне помешали рассчитать день апокалипсиса.

— О, извини! Ты мастурбировала? — Я покраснела. — Неужели нет? Попробуй, очень рекомендую. Доставляет массу самых разных ощущений. Или у тебя есть любовник?

— Меня не интересуют подобные вещи, — сухо ответила я.

— Неужели? Что же тебя интересует? — Она бесцеремонно уселась на кровать. — Истина и все такое…

— Ты говоришь так, будто ее можно купить и сунуть в сумку.

— Конечно. Можно купить книги, в которых обо всем написано.

— И уложить информацию в голове?

— Более или менее.

— Странно!

— Не вижу ничего странного. Главное — найти время, чтобы методично поглощать информацию.

— Понимаю, — перебила она и встала. — Я хотела спросить, не примешь ли ты участие в митинге за права человека? Он будет завтра вечером. Каждому, кто вместо ужина поедет требовать перевести черных ребятишек из Роксбери в школы для белых, выдадут по пятьдесят центов.

— У меня есть выбор?

— Конечно. Если не хочешь, иди ужинать. Я скажу, что ты отказалась.

— Да, пожалуй. Видишь ли, я совершенно аполитична и согласна с Декартом, когда он говорит, что «нужно стремиться побеждать себя, а не фортуну, и скорей изменять себя, чем порядок вещей. Нет ничего существенней собственных мыслей».

— Декарт! На черта мне то, что он говорит! Даже если бы у меня вылезли глаза, если я его не прочитаю, и то не стала бы читать эту чушь! Этот фашист — сукин сын!