Нереальная реальность: Тайна треугольника (СИ)

— Ничего не кончено, пока твой прах не развеян по ветру! — вспылила я. Джек болезненно сощурился при высоких нотах голоса. Я оперлась ладонями о стол, склоняясь ближе. — Знаешь, я всё ещё не могу простить тебя. Я всё ещё чувствую ненависть. Хоть совершенно этого не хочу. Это ничего не изменит, да и моей вины во всём не меньше. Я устала, Джек, устала быть сильной! Я хочу так же поднять лапки кверху и ждать, когда всё само собой рассосётся… — Слетел шумный выдох. — Очень хочу. Но так не бывает, ты сам говорил, сам это знаешь. Мне было бы проще повиноваться тебе, уйти и… бросить всё это. — Он пугающе улыбнулся и указал на дверь. — Но, видишь ли, ты и есть та самая причина, по которой я всё это время продолжала двигаться дальше. То ли из любви, то ли из желания придушить тебя собственными руками.

— Ну и для чего? — качнул головой Джек.

Я заглянула в его блестящие от алкоголя глаза, будто там был начертан ответ. В царившем полумраке радужка пиратских глаз потемнела, и взгляд, обыкновенно подсвеченный особым коварством и задором, теперь вызвал желание отвернуться, уйти и обезопасить себя от тех демонов, что рассматривали меня сквозь эту черноту. Джек не умел обращаться с чувствами, с серьёзными чувствами, и поэтому предпочитал строить из себя идиота, прятаться под шутовской маской и не замечать, не цепляться за что-то важное, потому что давно измерил цену потерь. Потому со всеми старался держать дистанцию, не допускать крючков в сердце, чтобы не усложнять себе жизнь. И единственная, кому дозволено было нарушить это правило, — «Жемчужина». На протяжении долгого времени она была его другом, боевым товарищем, домом. Его свободой. И настроение Джека можно было понять.

Кэп был слишком пьян для серьёзных откровений или вдохновенных речей, да и вдохновения во мне набралось разве что для того, чтобы подтолкнуть висельника к краю табуретки. Я выровнялась, глядя на пирата сверху вниз.

— Всё равно нельзя отчаиваться, нельзя сдаваться.

— А я и не отчаююсь! — воскликнул Воробей. — Я пью! У меня… этот… как его… заслуженный отдых, смекаешь? — Голос его становился всё громче. Джек подскочил, ухватился за столешницу, чтобы не упасть. — Имею я, в конце концов, право отдохнуть от всех вас, а?! Так что вон! — В дверь полетела бутылка. Я невольно попятилась. — Прочь! Уходи! — почти прорычал капитан.

— Хорошо, — кивнула я, — я уйду. Но я вернусь.

Прежде чем за спиной захлопнулась дверь, Джек успел бросить вслед что-то гневное и неразборчивое.

— Ну что? — Гиббс бдел на лестнице и тут же подскочил ко мне.

Я резко выдохнула, проводя руками по голове.

— Мистер Гиббс, — взгляд полз по свисающим с потолка безыскусным светильникам, — мне нужно, чтобы вы собрали команду утром на «Жемчужине».

— Ну, это будет несложно… А что Джек?

Я ободряюще улыбнулась.

— Он присоединится к нам позже. — Гиббс понимающе кивнул. — Но пусть ему разбавляют ром.

— Ещё? — ахнул старпом. Я подавилась сухим смехом.

Возвращалась на «Чёрную Жемчужину» в одиночестве, не разбирая дороги, ориентируясь не на местность, а на шестое чувство. Спешить было некуда: время только близилось к полуночи. Корабль выделялся на фоне разбавленного огнями звёзд неба, будто его породила адская тьма, а не умелые руки плотников, да только оголённые мачты маячили, как кресты, ожидающие распятия. Море всё ещё было тёплым, я смело вошла в воду, хоть знала, что на берегу осталась лодка. Мокрые босые ступни звонко шлёпали по пыльному дереву. Приостановившись, я распахнула створки дверей капитанской каюты. Стёкла на корме тускло поблёскивали от невидимого света. Посвистывал ветер. Я вдруг поймала себя на мысли, что ещё никогда прежде, даже в тот печальный момент у Исла-де-Лагримас, когда Джек считался мёртвым, ни его корабль, ни каюта не выглядели столь покинутыми, брошенными, так что мне пришлось побороться с нерешительностью, прежде чем войти и по памяти нащупать фонарь на стене. Повозившись с огнивом, сидя на коленях, я наконец выпустила в темноту рыжевато-жёлтый тёплый круг света.

Взгляд проплыл по каюте, и тут же захотелось потушить свечу, ибо во мраке зрелище не было столь печальным. В боковых окнах зияли дыры, в которых сквозил бриз. От чудесного гигантского стола осталось три бесформенных деревяшки. Джек Воробей никогда не брезговал собирательством, вернее, «коллекционированием», и теперь все эти «коллекции» золотой и деревянной посуды, всевозможных моряцких приспособлений, подсвечников, шкатулок со всякими мелочами, карт и свитков беспорядочно валялись на полу, у левого борта, на который у «Жемчужины» был сильнейший крен. Палубный настил засыпал плотный слой битого стекла, и я с жалостью взглянула на свои голые ступни: рундук с одеждой застрял у койки в противоположном углу. Вдруг глаз зацепился за песочные часы, что каким-то чудом не разбились, лежали на боку у самого окна. Я улыбнулась.