Нерентабельные христиане. Рассказы о русской глубинке

Мил человек смотрел вдаль и ждал, пока лось появится – в сотне метров от тропы лосиной его поставили (не лося – поэта Петухова). Дождался. Идет лось. Задрожали поэтические руки, первобытный азарт прошиб человека. Выстрел! Грохот, дым, птичий гвалт. Отдышался стрелок, смотрит в бинокль – где лось лежит? А лось не лежит, а стоит! Всякое бывает на охоте, наверное, бывает и такое, что дикое животное в ступор входит, когда в него стреляют, и не убегает, а в землю врастает. Подивился такому счастью народоволец – и второй патрон вдогонку посылает. Рассеялся дым – стоит лось. Хоть бы хны. «Ну, мистика началась, – перепугался Петухов. – Были бы серебряные пули, точно бы воспользовался». За неимением серебра воспользовался привычными свинцовыми. Третий выстрел! И тут послышался стон. «Все! Попал! Мой лось!» – побежал поэт Петухов к своему трофею, который, как ни странно, продолжал стоять, хотя уже и без признаков оптимизма. Стон – нечеловеческий – продолжал разноситься над русской тайгой. Стон?! Брань это была, отборнейшая брань, с перечислением всех родственников – ближних и дальних – в адрес какого-то «козла, который…», ну, и так далее.

На ватных ногах подошел поэт Петухов к своему трофею. И что же видит народоволец? Скукоженная, плотно зажатая между оглоблями лошадь, к счастью, живая (тот еще снайпер поэт Петухов!), за ней, естественно, телега, скрытая за деревьями. В телеге – гражданин, одетый в «камуфляжку», о которой так скорбел поэт. Лежащий ничком, но тоже живой. Правда, испытывающий горячее желание вырвать глаз и переломать руки «этому снайперу». Увидел он побелевшего поэта. Соскочил с телеги. Взял его под руку. Повел в деревню. Одной рукой обалдевшую лошадь вел, другой – спотыкающегося поэта. Доставил к егерям, объяснил, почему у Петухова правый глаз плохо видит (и еще недели две дорогу освещать ночью будет). Мужики сначала перепугались, потом для симметрии и левую фару наладили. Потом уже всех успокаивать начали – кого овсом, кого настоем из трав, кого настойкой. Провожали поэта Петухова всей деревней. С пожеланиями творческих, поэт, успехов.

…Мог бы Ролик рассказать и про своего друга, с которым знаком только заочно. Про Бобра Федю. Бобров в этих краях в последние годы – пропасть. Один умный начальник назвал их, бобров, главной причиной, по которой дороги здесь плохие: мол, деревья валят, запруды с плотинами делают, вода из берегов выходит – дороги и портятся. Дерзкие бобры, считают многие, устраивают диверсионные скачки – вылазки на трассы, долбя асфальт зубами, колотя по нему хвостами, короче, причиняя всяческий и веками непоправимый вред транспортному сообщению.

Так вот, Бобр Федя. Живет он где-то на берегу речки и сильно этому обстоятельству рад. С удовольствием строит плотины, портит сети у рыбаков, в общем, чувствует себя как дома. Рыбаки, понятное дело, недовольны. Уж сколько раз просили Костю, главного егеря, одолжить им Ролика, кругами ходили: «Псина у тебя умная – вмиг найдет этого крокодила!» «Не-ет уж, ребята! – отвечает хитрый главный егерь. – Вы сети-то законно ставите?» Тут мужики понимают, что, мягко говоря, «прокололись»: «Дык, елы-палы…» «Во-о-от! – с удовлетворением говорит Костя. – Не дам Ролика!» Но самому жутко интересно – что это за бобр-террорист такой объявился? Сколько, говорит, ни ходили с Роликом к берегу, только один раз Федю и видали. Точнее, Федин хвост – сам бобр нырнуть успел. Где живет, в какой норе, знаем. То, что сети портит, известно. И правильно вообще-то делает – с браконьерами по мере бобриных своих сил борется. Так что он у нас на довольствие зачислен, у егерей. Ну а раз на довольствие, значит, назвать как-то нужно. Вот и вышел – Бобр Федя. Для иноязычных – Бибер Отто. Пусть живет.

Кстати, про иноязычных. Разные охотнички приезжают. Ролик знает. Приперся один французский любитель глухарей в деревню во время торжества «нано-эры», когда сотовые телефоны у каждого есть, но все либо от них прячутся, либо в полную от них зависимость попали. Француз был из вторых. В самое-то романтическое время, перед рассветом, стал его егерь к токующей самозабвенно птице подводить. Токование – шаг – передышка, токование – шаг – передышка. Все вроде бы хорошо, да только так этот нано-охотничек в зависимость от телефона впал, что начал во время передышек эсэмэски друзьям рассылать. Тайга. Подслух[2].

Рассвет. Токовище. Эсэмэски. Замечательная охота у француза получилась! Ролик даже презрительно укусил его за карман с телефоном. Если кто и был рад охоте, то вовремя очухавшийся глухарь размером с небольшой вертолет.