Греческие подданные Нерона обычно называли его Нерон-кесарь, то есть Нерон-цезарь. На иврите, где определенные гласные не отображаются при письме, его имя пишется как Нрон-кср, и эти буквы соответствуют числительным 50, 200, 6, 50, 100, 60, 200, что в сумме дает 666, число, приписанное апокалиптическому зверю, который, следовательно, не кто иной, как Нерон, – интерпретация, в отношении которой ученые достаточно единодушны. Об этом звере написано, что «одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелилась», что этот зверь «был, и нет его, и явится». Автор книги добавляет: «И пусть тот, у кого есть разум, сосчитает число зверя, ибо это число человека, и число это шестьсот шестьдесят шесть». Возможно, имея в виду волосы Нерона, он заявляет, что зверь был красным. То, что у него было семь голов, соответствует семи знаменитым римским холмам, а десять рогов – общему числу провинций империи. Затем он пишет: «Семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел… И зверь, который был и которого нет, есть восьмой, и из числа семи». «Пять пали» – очевидно, это первые пять римских императоров: Август, Тиберий, Калигула, Клавдий и Нерон; «один есть» – это Гальба; «другой еще не пришел» – имеется в виду Оттон, которого в то время, когда писалась эта книга, уже называли преемником Гальбы; а восьмой – снова Нерон, который вернется и который «из числа семи».
Автор Апокалипсиса упоминает также, вероятно, парфян, в чью страну Нерон думал бежать, поскольку он пишет об ангеле, который «вылил чашу свою в великую реку Евфрат, и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям Востока». Теперь можно вспомнить, что Нерон подружился с Тиридатом, парфянским царем Армении, и что парфянский царский дом относился к Нерону с большим уважением, и, когда до них дошли вести о свержении Нерона и его предполагаемой смерти, они послали в Рим гонцов и, как пишет Светоний, «искренне просили воздать должные почести памяти Нерона». Позднее, услышав рассказы, что он жив, они уже готовы были взяться за оружие, чтобы ему помочь.
Однако на тот момент в Риме с почестями в отношении Нерона все было в порядке, и, пока не пришло известие о его повторной смерти, люди с тоской ждали вести о его возвращении. «Иногда, – пишет Светоний, – они выставляли на помост на Форуме его изображение, облачив его в официальные одежды, в других случаях распространяли прокламации от его имени, как будто он по-прежнему жив и скоро вернется в Рим и отомстит всем своим врагам». Сознавая народное обожание, которым теперь пользовался Нерон, Оттон делал все, что мог, чтобы быть похожим на него. Но в апреле 69 года, процарствовав три месяца, он столкнулся с еще одним подражателем Нерону – Вителлием – и весьма благородно покончил с собой, чтобы избежать большого кровопролития, а Вителлий стал императором.
«Вителлий, – пишет Дион Кассий, – восторгался именем и жизнью Нерона и хвалил все, что он делал». Он во всем подражал ему и очень порадовал публику, когда принес жертвы духу Нерона на Марсовом поле и заставил участвовать в этом всех жрецов и людей. «На каком-то большом пиру он крикнул музыкантам, развлекавшим компанию: „Спойте одну из песен Мастера!“, а когда начали ее исполнять, он в присутствии всего собрания не смог удержаться и начал аплодировать и махать руками».
Это свидетельство ясно показывает, что Нерона не просто любили, его любили как певца. Также трогательно читать, что в то время и еще долгие годы после этого гробница, где, как считалось, лежит пепел Нерона, была усыпана весенними и летними цветами.
Вителлий был свергнут и убит в конце 69 года, и после него трон занял Веспасиан, который поддерживал идеи традиционалистов и старался покончить с культом Нерона. Следующим императором был Тит, на смену которому в 81 году пришел Домициан, возродивший поклонение Нерону. В 88 году некий Терентий Максим, человек среднего возраста, приехавший из Малой Азии, объявил себя Нероном, которого он напоминал чертами и голосом. Он собрал достаточно большое число сторонников и пошел в Парфию, где ему оказали теплый прием. И хотя с момента свержения Нерона прошло двадцать лет, парфяне по-прежнему так чтили его память, что всерьез задумались над тем, как восстановить на троне этого человека, в притязания которого они так верили, что даже готовы были идти за него на войну. Однако со временем обман раскрылся, и они передали самозванца в руки римлян, которые, по-видимому, предали его смерти.