Нерон. Император Рима

В последующие дни фестиваля Нерон пел часами. Его с большим трудом удавалось увести из театра, даже чтобы отправить в постель, а утром он снова был там намного раньше назначенного времени. Каждый день, когда объявлялся перерыв на обед, Нерон никуда не уходил, а просил принести ему в оркестр что-нибудь перекусить и не мог удержаться, чтобы не сказать тем слушателям, которые оставались на своих местах, что как только он перекусит и попьет, то подарит им звуки, способные доставить настоящее удовольствие. В последний день во время исполнения одной из песен театр содрогнулся от землетрясения, но Нерон, забывший обо всем на свете, продолжал петь, и публика, приняв его артистический экстаз за храбрость, наградила его овацией. Однако не успела публика покинуть театр, как он рухнул. К счастью, никто не пострадал, и следующий день Нерон провел сочиняя стихотворение, в котором благодарил за это богов. Это стихотворение он положил на музыку и спел своим друзьям.

Случилось так, что во время фестиваля в городской гавани стоял корабль из египетской Александрии, и офицеры и другие члены команды захотели увидеть императора, который одновременно являлся их наследственным фараоном. Они пришли в театр и стали аплодировать его пению в своей необычной манере, ритмично хлопая в ладоши, притопывая и подпевая (нечто похожее на возгласы одобрения на студенческих спортивных соревнованиях, принятых в Америке). Нерон пришел от этого в такой восторг, что заставил их научить этому своих людей.

Из Неаполя он направился в Брундизий (Бриндизи), откуда должен был отплыть в Грецию, но прервал свое путешествие в Беневентуме (Беневенто), крупном городе, стоявшем на Аппиевой дороге – большой дороге, ведущей из Рима на юг, – примерно в одном дне пешего пути из Неаполя. Этот город был родиной придворного шута Ватиния, маленького уродца-сапожника, которому остроумие не только принесло богатство, но дало возможность причинять массу вреда, поскольку он выполнял функции тайного агента своего хозяина. На тот момент Ватиний за свой счет устраивал гладиаторские бои в родном городе, и Нерон почтил это преставление своим присутствием. Но Ватиний, похоже, воспользовался этим случаем, чтобы сообщить императору кое-какие подробности заговора, о котором он пронюхал.

Вспомним о кузене Нерона Луцие Силане, который когда-то был помолвлен с Октавией и покончил с собой в 49 году, когда Агриппина расторгла эту помолвку, обвинив его в безнравственности, и о том, что его брат Марк Юний Силан был отравлен ею в 59 году, сразу же после воцарения Нерона на троне императора, из опасения, что он может попытаться предъявить права на трон, поскольку его мать Эмилия Лепида была внучкой дочери Августа Юлии. Но оставался еще третий брат – Деций Юний Силан, прозванный Торкват, за которым в последнее время велось пристальное наблюдение, поскольку традиционалисты обхаживали его в качестве возможного лидера восстания. Не считая самого Нерона, Торкват и его племянник, сын убитого Маркуса, оставались единственными представителями мужского пола из дома Юлиев, и теперь, когда Рубеллий Плавт и Сулла были мертвы, Торкват считался первым претендентом на трон в случае, если с нынешним императором что-нибудь случится.

Как только Нерон решил отправиться в Грецию, родился заговор с целью его свержения, и, согласно сведениям, Торкват имел свои планы на этот случай. Он раздал своим сторонникам огромные взятки и поставил все на эту карту. Даже определил состав своего будущего кабинета и подготовил своих приближенных к тому, чтобы в случае успеха они могли без промедления приступить к исполнению обязанностей императорских чиновников.

Известие о заговоре неожиданно и больно поразило Нерона, вернув его из артистического полета на землю. Поездку в Грецию пришлось отменить. За прошедшие месяцы он почти забыл, что должен поддерживать образ тирана, внушающего всем страх. Он был слишком занят своей музыкой, чтобы думать о жезле, который вложил ему в руку Тигеллин, и с явным отвращением вернулся к прежней роли, приказав арестовать кое-кого из мелких участников заговора, чтобы устроить им перекрестный допрос. Узнав, что заговор раскрыт, Торкват покончил с собой, по обычаю вскрыв себе вены на запястьях, но Нерон, который в течение десяти лет своего правления ни разу не тронул его и, похоже, даже испытывал к нему симпатию, грустно заметил: «Даже зная, что он виновен, даже понимая, что у него нет надежд оправдаться, я сохранил бы ему жизнь, если бы он дождался моего милосердия». Тацит, конечно, считает, что это была ложь, и, возможно, так и есть. Но даже если это так, слова Нерона указывают, что при всем желании, чтобы его боялись, он по-прежнему хотел, чтобы его любили. В его ушах еще звучали аплодисменты слушателей, и товарищеская атмосфера театра теперь казалась ему чем-то более желанным, чем жуткое одиночество тирана на троне.