Нерон вернулся в Рим. Он был зол, что ему помешали продолжать музыкальную карьеру. Он хотел признания, но его тревожили эти бесконечные заговоры. Однако вскоре друзья и поклонники отвлекли Нерона от его проблем, убедив снова отдаться искусству. Нерон объявил, что будет петь в своем садовом театре на другом берегу Тибра и что «те, кто пожелает его слушать», могут туда прийти. Но тут желающие обеспечить себе место, чтобы «услышать его небесный голос», устроили страшный ажиотаж, и быстро выленилось, что нет никаких шансов разместить всех. Затем, как ни странно, солдаты преторианской гвардии, возможно побуждаемые своим префектом Тигеллином, уговорили его отменить выступление, но при этом досрочно провести вторую неронию, музыкальные состязания, учрежденные им в 60 году в форме фестиваля, который проводился раз в пять лет и должен был состояться на следующий год.
Нерон сразу согласился, и после того, как фестиваль был объявлен, внес себя в список музыкантов, желающих принять в нем участие, но настоял, что на этот раз его выступление будет определяться жеребьевкой, как у всех остальных. Он был настроен так серьезно, так страстно хотел, чтобы его судили только на основании его талантов в этом виде искусства, и считал, что такая победа важнее физического господства. При мысли, что он впервые будет петь перед римской публикой, Нерон едва держался на ногах от волнения. Если в Неаполе он пел перед добродушной дружелюбной греческой аудиторией, то здесь, в Риме, ему придется соблюдать строгие правила состязания и петь перед сидящими в первом ряду судьями-профессионалами. Правила были весьма суровы: находясь на сцене, певцу запрещалось откашливаться, сморкаться и пользоваться платком, чтобы вытереть с лица пот. Оценки ставились за чистоту голоса, его силу, мягкость и отсутствие напряжения при исполнении. Помимо этого, Нерон должен был соревноваться в сольном исполнении классических эпик, где от певца требовалось играть определенную роль, как в современной тому времени опере. К счастью для Нерона, в последнее время его популярность снова возросла, и его воодушевляли многочисленные доказательства одобрения публики. Ничто в жизни Нерона не вызывает у нас такого сочувствия, как его неуверенность и волнение перед этим и другими выступлениями в качестве вокалиста. Действительно ли у него «божественный» голос, спрашивал он себя. Правда ли, что прежде никто не слышал ничего подобного? Согласится ли Рим с мнением Неаполя? Представьте себе рыжеволосого молодого человека, красивого, сильного, с мощной грудью и бычьей шеей, лихорадочно шлифующего свое мастерство, выполняющего дыхательные упражнения, заучивающего свои реплики и сценические движения, когда он репетировал такие произведения, как «Канас в родах», «Слепой Орфей», «Ниоба» и «Неистовство Геракла». На репетиции последнего молодой преторианец, неожиданно увидев императора, скованного цепями, бросился спасать его и чуть не убил актеров, изображавших стражу, охраняющую узника. В другой раз, когда Нерон, переодетый женщиной, стонал, изображая Канас, сбитый с толку солдат шепнул своему командиру: «О боги! Что это делает император?» – «Тсс… – ответил тот. – Он рожает ребенка».
Когда наступил день конкурса, Нерон дрожал от страха. Ему выпало выступать ближе к вечеру. Поднявшись на сцену в сопровождении двух преторианцев, один из которых нес его арфу, и группы друзей, он в самых уважительных выражениях обратился к судьям и сказал, что сделал все, что мог, для совершенствования своего голоса, но неизбежны случайные ошибки, на которые, он надеется, судьи не обратят внимания, и что в любом случае результат в руках Фортуны. Некоторые судьи, заметив его нервозность, сказали, что будут благосклонны, однако другие, не зная, что сказать, промолчали, после чего Нерон тревожно шепнул своим друзьям, что опасается, как бы они не отнеслись к нему слишком сурово. Затем он попросил некоего Клувия Руфа объявить, что начнет выступление с исполнения рассказа о Ниобе, который, видимо, был самым длинным в его репертуаре. Закончил он его почти в десять вечера, но был настолько не удовлетворен своим исполнением, что попросил отложить состязание, чтобы мог получше освоиться с присутствием публики.
В последующие недели Нерон дал несколько сольных концертов и даже пел на приемах и музыкальных состязаниях, организованных частными лицами. «Он всегда самым тщательным образом соблюдал правила состязаний, – пишет Светоний, – никогда не позволял себе сплюнуть или вытереть пот со лба иначе, чем рукавом. Однажды во время исполнения трагической песни он уронил скипетр, который держал в руке, и, не сумев достаточно быстро поднять его, очень испугался, что его дисквалифицируют из-за этого инцидента. Вернуть ему уверенность удалось только после того, как его аккомпаниатор поклялся, что этого никто не заметил из-за восторженных возгласов и аплодисментов слушателей». Когда ему присудили приз, Нерон так обрадовался, что выбежал на сцену и сам объявил о своей победе, улыбаясь и чуть не плача.