Нерон. Император Рима

«Теперь он думал, – пишет Светоний, – что нет лучшего применения деньгам, чем щедро тратить их. Людей, которые ограничивали свои траты, Нерон считал низкими и убогими, а благородными и великодушными называл тех, кто растратил все, что имел. Он хвалил своего дядю Калигулу за то, что тот в такой короткий срок спустил огромное состояние, доставшееся ему от Тиберия, и сам отличался безграничной щедростью».

Таланты Нерон награждал сверх всякой меры. Так, музыканту, некоему Менекрату, он подарил дом и поместье, сравнимое с самыми большими в стране. Аналогичный подарок он сделал искусному гладиатору Спициллу. Играя в кости, он ставил на кон целые состояния.

До нас дошло описание одного из празднеств, устроенных для него в Риме Тигеллином в начале лета 64 года. Недалеко от Пантеона на озере Агриппа построили плот, покрытый пурпуром, на котором был накрыт роскошный стол. Несколько лодок, «украшенных золотом и слоновой костью», медленно и плавно перемещали плот по поверхности озера. На одном берегу озера были установлены павильоны, где сидели гости, не попавшие на плот Нерона. На противоположном берегу построили шалаши, перед которыми расположились музыканты и обнаженные девушки-танцовщицы, чьи танцы должны были развлекать благородное собрание. В течение вечера многие гости, как мужчины, так и женщины, прогуливались вокруг этих шалашей и разговаривали с девушками, в результате чего имело место несколько инцидентов неподобающего свойства. Панибратское обхождение богато одетых модных дам с этими маленькими голыми девицами, зарабатывавшими тем, что светские дамы считали развлечением, породило самые скандальные слухи.

Напомню, что после музыкального фестиваля в Неаполе Нерон хотел проехать по Греции, но вынужден был отказаться от поездки из-за опасений, что в его отсутствие произойдет восстание. Однако в Неаполе он, как мы упоминали, встретил нескольких египтян, и, по-видимому, некоторые из них попросили его приехать в Египет, чтобы спеть в Александрии. Теперь он решился совершить это путешествие, воспользовавшись спокойствием Средиземного моря в это время года. Обычно для таких поездок выбирался маршрут, шедший из Бриндизи в Грецию и дальше на юг вдоль греческого побережья на Крит, так, чтобы практически все время не терять из вида землю. От Крита маршрут пролегал по открытому морю примерно на 150 миль до побережья Северной Африки, а затем поворачивал на восток и шел вдоль побережья до Александрии. В это время года такое путешествие не считалось рискованным, и большая трирема с тремя рядами весел могла совершить его за две недели.

Теперь, когда популярность Нерона в столице казалась практически восстановленной, ему было намного легче уезжать из Рима. Одобрение публики, перед которой он пел, давало ощущение уверенности, а друзья при дворе создали из него такого идола, что, хотя по натуре Нерон был не таким, он поверил, что воцарился в сердцах своего народа тверже любой политической суеты и подстрекательского шепота мятежников. В подтверждение этому он выпустил эдикт, в котором заверил сограждан, что его отсутствие будет недолгим и на это время государство сохранит установленный мир и процветание. После этого он определил день своего отъезда и накануне посетил храмы, где просил богов оказать ему покровительство в путешествии.

Но во время посещения храма Весты Нерон присел на скамью и, вставая, зацепился за нее краем своего одеяния, что считалось очень плохим предзнаменованием. Одновременно с этим он почувствовал головокружение, скорее всего вызванное несварением желудка или перегревом на солнце, отчего у него на мгновение помутилось в глазах. Это необычное ощущение испугало императора, который за всю жизнь практически не знал, что такое болезнь. Он вдруг задумался, не является ли это предупреждением небес о грозящей ему опасности, и начал сомневаться, разумно ли уезжать. Чем больше Нерон думал, тем сильнее его охватывала тревога, и в конце концов по прошествии нескольких часов отказался от всего предприятия. После этого он выпустил второй эдикт, утверждая, что, поскольку для него любовь к своей стране превосходит все другие соображения, поскольку он заметил, что предполагаемое длительное путешествие вызывает у граждан беспокойство, что они, привыкнув обращаться к нему со всеми своими проблемами, жаловались даже на его короткие отлучки, поскольку жители Рима стали для него практически семейным кругом, с желаниями которого нужно считаться, он решил отказаться от путешествия и остаться с ними.