Нерон. Император Рима

Аницет сделал это 2 или 3 июня, но когда после этого он приехал с докладом в Рим, то привез Нерону удивительную историю, которую Тацит, естественно, считает заранее придуманной ложью, но в которой мы не видим причин сомневаться. Он рассказал, что во время ночного путешествия из Мизенума на Пандатарию Октавия, которая всегда была дружелюбна с ним, после того как они пообедали и выпили вина в каюте, делала ему такие страстные авансы, что он, будучи спокойным, но все же мужчиной, хотя уже немолодым, воспользовался ее безнравственностью. Однако уже на следующее утро понял, что ей нужна была вовсе не любовь престарелого моряка, а помощь ветерана в организации восстания на флоте.

Нерону ничего не оставалось, как приказать немедленно лишить Аницета всех его регалий, сослать на остров Сардиния, и этот факт делает маловероятным, что обвинение было придумано заранее. Аницет действительно прожил остаток своих дней в покое и довольстве, и Сардиния вполне могла быть местом, где он не возражал провести осень своей жизни, но крайне маловероятно, чтобы он добровольно согласился на позорное изгнание и «исключительное отвращение к нему» со стороны императора, как нас уверяет Тацит. И все ради того, чтобы Октавии можно было предъявить сфабрикованное обвинение в неверности, особенно учитывая, что Нерону, чтобы отдать ее под суд, с лихвой хватало обвинения в предательстве и подстрекательстве флота к мятежу.

Суть этого злополучного происшествия слишком очевидна. Октавия, будучи дочерью страстной Мессалины и, судя по всему, имевшая свои проблемы с головой, вовсе не была непорочной добродетельной женщиной, какой ее описывают те, кто идеализировал ее память, чтобы опорочить Нерона. Находясь в состоянии крайней озлобленности и страха, она оказалась под стражей своего старого друга Аницета и неизбежно должна была использовать те методы, которыми, как она знала, ее мать Мессалина, ее мачеха Агриппина и многие другие дамы из императорского дома пользовались, чтобы добиться своих целей. Октавия знала, что на ее стороне половина Рима. Если бы ей удалось убедить Аницета присоединиться к ней, она могла бы надеяться свергнуть Нерона. Но даже если бы это не удалось, то, пользуясь его властью как командующего флотом, она могла бы сделать свою жизнь на острове Пандатария куда более комфортной, чем без нее. Поэтому уговорила его пообедать и выпить с ней и, воодушевленная отчаянной надеждой, обольстила его, заключив в свои дрожащие объятия. А когда Аницет, выполняя свой долг, докладывал Нерону о ее словесных попытках завоевать его поддержку, ему ничего не оставалось, как сообщить и о ее действиях и тем самым, не желая того, обвинить самого себя, после чего на его глазах Нерон внезапно превратился в ревнивого блюстителя чести императорского дома.

Сразу же после этого Нерон издал эдикт, где утверждалось, что, хотя он развелся с Октавией по причине ее бесплодия, ему стало известно, что однажды – полагаю, в то время, когда он отсутствовал, – она обнаружила, что беременна от любовника – очевидно, имелся в виду флейтист-египтянин, – и сделала все необходимое, чтобы прервать беременность. И вот теперь она совратила Аницета в надежде втянуть флот в заговор против трона. В тот же день, 7 июня, Нерон отправил к Октавии гонцов, чтобы сообщить, как до этого сообщили ее матери Мессалине, что смерть – единственный способ избежать позора и что, будучи женой императора, уличенной в прелюбодеянии и в попытке организовать заговор, ей пристало расстаться с жизнью традиционным способом, то есть совершив самоубийство.

Гонцы прибыли на остров 9 июня. Когда они сказали Октавии, что она должна покончить с собой, она стала кричать, что больше не жена Нерона, а всего лишь его сестра и потому не может быть обвинена в неверности – аргумент, подтверждающий ее вину. Она взывала к духу Германика, умоляя спасти ее, потом обратилась к Агриппине: «Если бы ты была жива, ты, наверное, превратила бы мою супружескую жизнь в сплошное страдание, но ты не обрекла бы меня на смерть». Потом, не обращая внимания на ее вопли, Октавию заставили лечь, и доктор вскрыл ей вены, а чтобы она не пыталась сопротивляться или вставать, ее связали по рукам и ногам. Однако, пребывая в полуобморочном состоянии, Октавия так похолодела, что кровотечение замедлилось, и, как было принято в подобных случаях, ее перенесли в баню и уложили в парной, где жар и нехватка воздуха ускорили ее смерть. Потом, согласно страшному обычаю того времени, у нее отрезали голову, и гонцы отвезли ее в Рим. Голову показали Поппее, которая, хотя была женщиной, не возражала против того, чтобы увидеть отрезанную голову своей соперницы. Но Нерон не захотел смотреть на нее. Сенат, как обычно, послал свои поздравления, и в храмах прошли благодарственные обряды в честь спасения императора и предупреждения зарождавшегося восстания. Однако люди роптали, и популярность Нерона, до этих событий не подвергавшаяся сомнению, на время сильно упала.