По четвергам он на добровольных началах помогает в пекарне, ворочая сковородками для фрау Бош, которую дети прозвали
Пятница: он добавляет еще три урока к своему графику, ради которых отец Эмиль обивает все пороги и проходит все улицы прихода в поисках новых учеников. Семьи из числа самых бедных в Унтербойингене; Антон подозревает, что отец Эмиль оплачивает занятия из своего кармана, но он не хочет смущать родителей расспросами или вовлекать Эмиля в скандал. Он принимает ситуацию такой, какая она есть – какой она ему нужна: важные обязанности, которыми нельзя пренебречь, каждую пятницу допоздна.
Каждую субботу он присматривает за детьми семьи Форст – восемью грязными невоспитанными скандалистами. Оба – герр и фрау Форст – теперь вынуждены работать: он – в депо, она – в сортировочном центре, собирая еженедельные рационы. Позаботиться об их потомстве некому. Кто может этим заняться, кроме Антона? Никто, больше ни у кого в деревне нет на это времени. Так он говорит жителям, и жители верят. Десяток других людей могли бы приглядывать за детьми Форстов в субботу. Фрау Гертц или фрау Бош, даже со своей больной спиной, да и Элизабет могла бы сама за это взяться, ее суровая дисциплина в миг превратила бы Форстов в образцово-показательное семейство. Но не в этом суть. Не в этом тихий осторожный замысел.
Когда расписание становится забитым до невозможности, Антон со шляпой в руках, идет к Мебельщику.
– Зима выдалась такой загруженной для нас всех, – обращается он к герру Франке, улыбаясь своей приятной улыбкой, которая кого угодно может успокоить и убедить в том, что Антон Штарцман его самый надежный, самый дорогой друг. – Я ужасно разочарован, поскольку очень хотел вести программы Гитлерюгенда и ждал этого. Но, видите ли…
Он протягивает Мебельщику бумагу – его невозможно плотное расписание, разлинованное и снабженное пояснениями, с пометками, вычеркиваниями и исправлениями, словно он честно пытался перекроить свою жизнь. Словно всеми возможными способами старался подстроиться под планы фюрера.
– Не вижу проблемы, – отзывается Мебельщик, – вечера вторников у вас не заняты. Идеально; по вторникам – вечер Гитлерюгенда.
– Это будет вечер молодежи, если только вы хотите, чтобы Унтербойинген принимал участие в обычной программе. Если вы не стремитесь к чему-то большему.
Мебельщик вскидывает на него взгляд. О чем говорит этот бывший монах?
– Я подумал, дружище, может, нам стоит сделать что-то особенное, настоящий подарок фюреру?
Мебельщик ждет, сморщив губы под своими усеченными усиками. Сбитый с толку и обеспокоенный, он переводит взгляд с улыбки Антона на расписание в своей руке.
– Мы здесь, в Унтербойингене, ничем не выделяемся, – говорит Антон. – Кто вообще когда-либо о нас вспоминает? Кому до нас есть дело – и до вас, в том числе, хотя вы и гениальный изготовитель мебели? Представьте на минутку, сколько у нас здесь талантов, собранных в одном нашем маленьком городке. Все те великие вещи, которые мы можем сделать – только мы. Все возможности, чтобы воздать должное фюреру при помощи наших даров.
– Я не понимаю, к чему вы клоните, – коротко отвечает Мебельщик.
– Герр Франке, чтобы вы сделали – кем бы вы стали, как
Мебельщик теперь открыто уставился на Антона, его жажда успеха бросается в глаза. Сила амбиций этого человека, власть, которую они над ним имеют, почти заставляет Антона сделать шаг назад и поднять руки, как будто защищаясь. Как сказал отец Эмиль, человек, которым управляет тщеславие, опасен. Все, чего Мебельщик хочет от этого мира – это власти, хочет, чтобы его признавали и боялись. Зачем еще ему понадобилось бы становиться гауляйтером, если не ради того, чтобы приблизиться к источнику власти. Он говорит:
– Продолжайте.