Нервные государства

Хайек утверждал, что, когда эксперты ищут объективности, они теряют из виду прочие точки зрения на окружающий мир. Убеждая себя, будто это поиск знаний на общественных началах, они на деле не заинтересованы в понимании того, что это самое общество думает или хочет. Он полагал, что публичное признание звания эксперта несло в себе опасность, так как приводило к монополии на способ определения фактов. По мере того как государства вкладывали все больше средств в научные исследования, формировалась опасная олигархия, в рамках которой неявные или, наоборот, открытые социалисты позволяют своему «объективному» взгляду определять государственное управление.

Благодаря контролю над общественными институтами интеллектуалы встречают минимум сопротивления. Хайека волновал консенсус среди элиты знаний. Идеи и знания должны признаваться достоверными лишь после проверки в конкурентной среде, с противниками. Согласно Хайеку, чтобы добиться прогресса, нам следует полагаться не на отдельных ученых, а на соревновательную среду в целом, где деятели науки будут противостоять друг другу[174]. Но что, если научный истеблишмент в большинстве своем соглашается с чем-то, например с проблемой глобального потепления или последствиями курения табака? Должно ли понятие «ученого» быть расширено так, чтобы нашлись голоса против? Немало вдохновлявшихся Хайеком либертарианцев сказали бы, что да.

В части практических действий Хайек боролся с монополией экспертов на различных фронтах. Он был в числе основателей «Общества за свободу в науке», созданного в 1940 году в Великобритании с целью борьбы против влияния марксизма на научную политику. В 1947 году он организовал общество «Мон Пелерин», международный аналитический центр, чьей задачей стало возрождение либерального и либертарианского мышления и сопротивление поползновениям в сторону социализма в послевоенном мире. Это общество, среди членов которого были такие экономисты, как Мизес и Фридман, и известные философы, такие как Карл Поппер и Майкл Полани, стало одной из основных структур, посредством которых идеи свободного рынка циркулировали десятилетиями и привели к власти Рэйгана и Тэтчер. Но кроме того, оно продемонстрировало практическое отражение критических доводов Хайека об экспертизе. То, что главенствующие академические и правительственные институты оказались коррумпированы иллюзиями «объективности» и «общественного интереса», означало необходимость создания сопротивления посредством формирования совершенно новой инфраструктуры производства знаний. Монополию, навязанную интеллектуалами в публичной сфере, можно было сломать только путем создания конкуренции.

На протяжении последующих десятилетий общество «Мон Пелерин» стало образцом для различных аналитических центров «новых правых», таких как «Heritage Foundation» в США, «World Economic Forum» в Швейцарии и «Centre for Policy Studies» в Великобритании. Как и Хайек, этими вновь созданными организациями часто двигало подозрение, что университеты и медиакорпорации были безнадежно закрепощены своим собственным стремлением к «объективности» или «непредвзятости», что на деле значило лишь социализм. Исследовательские институты, поддерживаемые частными пожертвованиями, стали возможностью обхода существующих каналов интеллектуального обмена, часто минуя публичную сферу вообще. Для интеллектуалов, воспринимающих идеал общественного знания как опасный социалистический самообман, частные и даже секретные площадки политических дискуссий выглядят вполне логичным решением. Проводимые братьями Кох саммиты, где спонсоры из числа крупного бизнеса делятся политическими идеями, даже прославились использованием генераторов белого шума с целью исключения лишних свидетелей, тем самым подняв стремление к приватности на новую высоту[175].

Сегодня данная тенденция подкрепляется в Америке мощной индустрией частных благотворительных трастов, перенаправляющих огромные денежные средства на особые научные программы без всякой ответственности или публичности. Принадлежность к благотворительности позволяет их донорам уменьшить свои налоги, что в интересах либертарианцев вроде Кохов. Темпы роста этих финансовых субъектов поразительны: в 1930 году в США было зарегистрировано 200 частных фондов, но в начале XXI века данная цифра превысила уже 100 000, с общей стоимостью активов более 800 млрд долларов[176].