Несбывшийся ребенок

— Подарок тебе на день рождения. Заранее. До восемнадцати лет ждать слишком долго.

Внутри на небесно-голубом шелке лежат чугунные браслеты, напоминающие сплетение темных ветвей, разорванную в клочки ночь, изящные папины силуэты. Зиглинда надевает их.

— Смотрите, они мне как раз!

Она опускает руки, браслеты не сваливаются. Да, теперь она доросла до них.

— И это, — говорит тетя, снимая чугунное кольцо, заменяющее ей обручальное.

Оно еще хранит тепло тетиных рук. Зиглинда читает надпись «Я сдала золото за железо». Золото и чугун слиты воедино, и нет ни начала, ни конца.

— Это слишком, — пытается возразить мама.

Тетя стоит на своем.

— Ей уже впору. Только никому не показывай, а то Адольф отберет все и переплавит в пули.

Как можно говорить такое вслух?!. Но на этот раз папа молчит. Наверное, она просто устала, как и все остальные. Она не в себе. Ее подкосили изматывающие дежурства в пункте первой помощи.

Зиглинде разрешают пойти домой в браслетах, естественно, спрятав их под рукава. И страх ее покидает. Она идет мимо разрушенных зданий, мимо людей, откапывающих тела, мимо юношей из гитлерюгенда, откачивающих воду из подвалов, — и ничего не боится. Она сделана из железа, она неуязвима. Ей не знакомы ни страх, ни усталость. Она гордо стоит на своей земле, словно поднятый меч. Когда раздается сирена, она даже не вздрагивает.

— Быстрее, дети, — торопит папа.

Им приходится свернуть к зенитной башне рядом с зоопарком — до дома слишком далеко. Они вливаются в толпу, направляющуюся к бункеру. Идут спокойно и быстро, не толкаясь и не паникуя, несмотря на то, что людей слишком много, гораздо больше, чем способна вместить башня.

— Зигги, — спрашивает Юрген, — мы проиграли эту войну?

— Конечно, нет, — отвечает она. — Все еще есть возможности.

— Какие?

— Например, мороз. Зима очень холодная, может, русские замерзнут по дороге и не дойдут до Берлина.

— Вы что, читать разучились? — возмущается женщина, тыкая в папу зонтиком и показывая на объявление, висящее над входом: «Мужчины в возрасте от 16 до 70 обязаны нести службу. Запрещено находиться в бункере!» Откуда ей знать про папину особо важную работу? Да и не объяснишь, потому что нет времени, и вообще, это секрет.

Внутри нет места не то что присесть, но даже наклониться, чтобы завязать Курту шнурок. Зенитные орудия над нами гремят, разрывая небо. Что-то ужасное сотрясает стены и ломится в двери. Рассвирепевший зверь со вздыбленной шерстью и оскаленными зубами вырвался из степи и несется к нам. Наступил сезон волков, но мы в безопасности, за крепкими стенами толщиной в человеческий рост. Если уж они способны защитить алтарь Зевса, голову Нефертити и прочие бесценные сокровища, то и нам ничего не грозит. Мы в безопасности, в полной безопасности, и пусть нам приходится стоять неподвижно и мочиться прямо себе под ноги — нам нечего бояться. Мы сделаны из железа. Есть знаки, подсказывающие, что делать, есть установленные процедуры, предупреждения и правила, есть стрелки, светящиеся в темноте, как в папиных часах. Кстати, который час? Сколько прошло времени?

* * *

На следующий день к Зиглинде приходит Эдда Кнопф и говорит, что Юлия погибла при воздушной атаке, когда шла к своей бабушке.

— Как она умерла? — уточняет Зиглинда.

— Я же сказала, при воздушной атаке.

— Ясно, — кивает Зиглинда, но ей хочется подробностей. Прямое попадание, осколок, отлетевший камень или гильза зенитного орудия? Юлия задох-нулась? Истекла кровью? Ей разорвало легкие? Оторвало голову? Высушило жаром до состояния мумии? Разнесло на клочки? Расплющило, как болотного мальчика? Эдда говорит, что похорон не будет, потому что не из чего сделать гроб: нет ни дерева, ни картона.

Проводив подругу, Зиглинда достает жестянку с Фридрихом Великим, вытряхивает бумажки и раскладывает их на столе, шепотом читая слова: «милосердие», «любовь», «обещаю», «сдаюсь». Юрген с Куртом бегают друг за другом по квартире, представляя, что стреляют из воображаемых ружей, бросают воображаемые гранаты и умирают. Понарошку.

— Тише, мальчики, — просит мама: у нее расшатаны нервы, ей нужны покой и тишина.

Она лежит в постели и просит Зиглинду принести гроссбух. Сначала долго листает его, разглаживает страницы, заполненные аккуратными столбиками цифр — все подсчитано, все учтено, — а потом заносит подаренные тетей Ханнелорой чугунные браслеты и кольцо. Расчерчивает ровные графы, указывает дату и описание. И застывает, хмурясь.

— Пара браслетов в футляре — это одна позиция или две?

Она не может решить. Ищет глазами браслеты, чтобы уладить проблему раз и навсегда. За окном на карнизе сидит ворона.

— Интересно, Зигги, в вороне много мяса? Я слышала, некоторые ловят их и едят. Вороний шницель. Вороний рулет.

— Думаю, это просто слухи, мама.

Зиглинда не снимала браслеты с тех пор, как надела их у тети, даже спала в них. И сейчас она ощущает их под джемпером и не хочет расстаться с ними ни на секунду, но раздражать маму не стоит, поэтому она закатывает рукава.

— Некоторые разводят на балконе кроликов, — продолжает мама. — Для еды. Почему бы не попробовать ворон?