Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

   — Ладно тебе, Наташенька, я вроде бы ещё поживу, — смягчился Алексей Михайлович.

   — Вота и побереги себе, хотя бы ради мене.

Одиннадцатого января 1674 года думе было объявлено о возвращении царя к государственным делам.

Этот январский день огласился криками с самого утра. Царевна Софья рожала тяжело. Воды сошли, и ребёнок шёл по сухому. Ещё в начале января обе царевны, Татьяна Михайловна и Софья Алексеевна, окончательно перебрались в Измайлово, куда пригласили бабку повитуху, умеющую молчать. При царевнах также находились окольничие: князь Андрей Денисов-Мышецкий и Пётр Толстой. Присутствовал в Измайлове и будущий мнимый отец ребёнка Семён Иванович Кропотов.

Утром князь Денисов-Мышецкий отъехал за князем Василием Голицыным. Когда тот вошёл в опочивальню, новорождённый уже спал в колыбельке, сладко посапывая.

   — Васенька, — тихим голосом произнесла уставшая царевна, — я родила тебе сына. Нареките его Володимиром, аки первосвятителя, крестившего Русь, благоверного великого князя Владимира Святого. Мене мыслится, што велики дела ему предстоят. А нас он теперича навеки связывает друшка с другом.

Царевна Татьяна, сказав, что Софье надо отдохнуть и поспать, увела князя Василия.

В этот же день ребёнок был крещён как дворянский сын Кропотов Володимир сын Семёнов. Крестным отцом был князь Андрей Денисов-Мышецкий, крестной матерью сестра Кропотова, Варвара.

Время было, когда ночные грабители уже оставили улицы, а работный и торговый люд ещё не появился. В столь раннюю пору за Андреем явился Сивой. Стряхнув снег с шапки, он понуро произнёс:

   — Артамон Сергеевич к себе просит.

До дома Матвеева недалеко, и переход по морозному воздуху лишь взбодрил Андрея. Глава Посольского приказа, как всегда по утрам, был в вифлиотике.

   — Аки ты ведаешь, Андрей, — начал он уставшим голосом, — на Рождество на Москву прибыло посольство свейского короля Карлоса, посля пира в честь того посольства государь ещё слёг. Теперь он выздоровел и готов приняти посольство для ведения переговоров, но гости отказалися снимати шапки в его присутствии. Толмач посольства Самуил Эосандер был отправлен к своему королю за позволением на это. Пока он не вернётси, они будут жити на свейском подворье. Таки вот. При посольстве содержится капитан Эрик Пальквист, он встречается с иноземцами, у нас живущими, расспрашивает их. Ты должен узнать о чёма. Девятого февраля свей собирают на пир многих иноземных офицеров, тебе надо быть на энтом пиру. Подумай сам, аки энто содеять. Всё уразумел?

   — Да.

   — Можешь итить.

Андрей поспешил удалиться. Выйдя на улицу, он понял, что надо идти к де Рону.

Капитан только проснулся и по укоренившейся привычке валялся в постели, когда вошёл Андрей. Хозяюшка, заботливая старушка, ещё засветло поставила на стол перед постелью крынку с молоком и большой ломоть свежего хлеба.

При виде Андрея де Рон радостно вскочил с постели:

   — О, Андрей, што стряслоси, шо ты пожалевал в такую рань?

   — Ты слышал што-нибудь о предстоящем празднике на свейском подворье?

   — О, посол граф Оксенширн пригласил барона фон Штейна, а тот — меня.

   — Мене с собой взяти можешь? — спросил Андрей.

Де Рон с удивлением воззрился на него:

   — Но там не должно быти русских.

   — А я будути аки чех, капитан Анжей Злачек. Одёжу иноземну я любу добуду, а аки себе вести, ты мене научишь.

Барон понимающе посмотрел на Андрея и закачал головой, однако, подумав о спасённой им почти три года назад своей жизни, согласился.

Целую неделю де Рон учил Андрея раскланиваться, пользоваться несколькими столовыми приборами, носить парик и ещё многому другому. Славянские наречия давались Андрею с завидной лёгкостью, но де Рон всё же заставил его выучить несколько французских и немецких слов.

Наконец девятого февраля, ближе к полудню, выбритый, как иностранец, в немецком кафтане, парике и туфлях с бантами, Андрей готов был отправиться на званый пир.

Если бы родная жена увидела его сейчас и то бы не признала в этом разодетом, как петух, иноземце с голыми, как у бабы, щеками своего мужа.

Накинув поверх кафтана русские шубы, Андрей и де Рон вышли на улицу. Мороз сковывал движения, ноги, привыкшие к тёплым сапогам, мёрзли. Пар, клубившийся изо рта, садился инеем на усах. Ветер, гулявший по двору, переносил снежные потоки через конёк, и огромный сугроб скопился возле забора.

Лёгкие саночки, сорвавшись с места, быстро донесли их до свейского подворья.

На пороге их встретили оберегающий шведское подворье на Москве Адольф Эбершельд и барон фон Штейн. Де Рон о чём-то пошептался на немецком языке с фон Штейном и указал взглядом на Андрея, тот осмотрел с ног до головы вновь пришедшего и довольно закивал головой.