Несчастная Писанина

Девушка опустила руку поверх своего сердца. Она подняла глаза на меня и сразу в небо. Начала оглядываться, озираться, кружиться. Я видел ее улыбку. И слезы. И не понимал смеется она или плачет?

– Ты видишь какая красота! – я схватил ее за руки, кружась вместе с ней. – Этот мир может быть ярким! Я научился разукрашивать его!

Девушка щурила глаза. Она закидывала назад голову и хохотала, – лучше этого мира нет больше ничего! Я любою его! Люблю эту жизнь!

Я не мог оторвать глаз от ее полыхающего алого сердца. Расцепив руки, мы повалились в траву.

– Ты увидела… теперь ты тоже счастлива!

– Все-таки ты очень странный! – перестала она смеяться. – Не знаю, что ты хотел мне показать! Я увидела то же, что всегда. Дымчатые облака, молочные небеса, смоляных птиц на снежных кронах, исписанные мелом побеги травы на вороной земле! Гармония, чистота, равновесие! Ты прав, этот мир прекрасен!

– Подожди… нет! Я изменил его… и твое сердце тоже!

– Знаю. Ведь сразу, как только увидела тебя, поняла, что нашла любовь…

– Это не любовь, это все картина! Смотри! – я показал ей полотно, – скажи еще, что оно черно-белое! Ну!?

– Какая восхитительная картина! – кивнула девушка. – Бесконечность оттенков монохромности впечатляет!

Выдохнув, я отвернулся. – Ты не видишь того, что вижу я.

– Потому что мир не изменился. Ты стал смотреть на него иначе.

– Твое сердце пылает алым, но ты не видишь.

– Ты останешься? – спросила она.

Я ушел. Мне никогда не будет достаточно ее серости. Она никогда не увидит мои цвета. Она забрала мое алое сердце, я ее – графитовое.

Рассказ седьмой. Большое маленькое счастье

Год назад я познакомилась на работе в консульстве со будущим мужем Хенриком. Когда его контракт закончился, мы переехали в Швецию, пожить годик в Стокгольме.

Душа тянулась к прекрасному, и я вышла на работу экскурсоводом в музей группы АББА. Поп группа семидесятых, которая за десять лет существования изменила музыкальный мир Скандинавии, продав триста пятьдесят миллионов копий дисков.

Музей позволил мне превратить пустующее помещение в стилизованный временем диско-зал. Когда мы с группой туристов попадали внутрь, над головами зажигались звезды вселенной диско шара. Звучали популярные хиты. Туристы начинали танцевать и подпевать словам известных песен.

Февраль. Выпало еще больше снега, чем вчера. В России снег хрусткий, звонкий, общительный. В Стокгольме такой же, как горожане. Давишь его, он молчит. Не поддается. Держит нейтралитет, заметая следы вмешательства свежим сугробом.

Розовощекие с мороза туристы в фойе сдавали пуховики и шубы, спрашивали про туалет и можно ли делать фото. Я ждала, пока пройдет возбужденная суета и мы сможем начать экскурсию. Только группа моя не торопилась. Подружки блондинки уселись в одно кресло, согнувшись над телефонами. Мать зачитывала сыну-подростку путеводитель. Супружеская пара, скрестив руки, поглядывала на часы.

– Вы готовы начать экскурсию! – вышла я к ним, жестами приглашая подняться с кресел.

– Мы ждем, как всегда. – буркнула блондинка.

– С нами в группе девушка, – принялась объяснять мать подростка, – она с палочкой. Не может быстро ходить.

– Всегда ждем Королёвых. – Обернулась от окна дама в красном пуловере и золотых клипсах. – Третий день экскурсий проходит вот так.

Я направилась к центральному входу, может, потребуется предложить пандус для подъема? Через прозрачную дверь увидела совсем еще девочку, лет шестнадцати. Мама держала ее под локоть, аккуратно делая вместе с дочкой короткие шаги. Девочка подняла голову. Из-под широкой розовой шапки виднелись черные волосы ниже ушей. Кожа была такой бледной, что Стокгольмский снег на ее фоне переливался радугой. Под глазами неловко замазанные синяки. Про нее можно было сказать «обнять и плакать». Так подумала и я… до тех пока не встретилась с девушкой взглядом.

Мне тридцать пять, удалось повидать многое. Дурное и радостное. Но никогда я не смотрела на мир, как она. Никогда во мне не было и не будет столько силы, принятия и воли.

Девушка потянулась к ручке двери, и я увидела фиолетовый браслет на запястье с медицинским крестом в шесть лучей и надписью «epilepsy». Эпилепсия.

– Простите, что мы задерживаем группу, – извинилась девушка, опираясь на трость. Мама торопилась помочь ей с курткой, сняла шапку, протянула пластиковые очки.

– У нас много времени, не беспокойтесь. – ответила я. – Слева туалет, можно делать фотографии без ограничений. Экспонаты древние, мы их не трогаем.

Я улыбнулась и юркнула в подсобку. Позвонила практиканту Туве.

– Алло, Туве! У меня в группе девушка, которой может понадобиться стул! Принеси, пожалуйста, в первый зал!

– Стулья? У нас всего их два…

– Заначит переставляй, пока будем идти! И так, чтобы группа не видела! – повесила я трубку.

С учетом особенной гости, я на ходу меняла план повествования и скорость передвижения. Это не было из-за моего особого к ней отношения. Это было ее особое отношение к музею.