Дед твой, мой отец, жил в Шумене и был очень богат. Два мои брата — Иван и Вылко — вместе с отцом занимались торговлей. Когда мне пошел шестнадцатый год, отец отправил меня учиться в Царьград. Там мне сначала не понравилось, но потом я стал привыкать. Через три года я услышал, что отца моего убили, все его имущество разграбили и дом наш сожгли. Брат мой Вылко, оставшийся в живых, писал мне и просил вернуться — наша мать была сильно больна. Я вернулся, но уже не застал матушку в живых. В Шумене я узнал от Вылко, за что убили нашего отца. Оказывается, брат мой Иван женился на девушке, которую Джамал-бей — начальник шуменских янычар — хотел взять к себе и обратить в турецкую веру. А так как в это дело вмешался мой отец, Джамал-бей подкупил каких-то негодяев, и те подожгли наш дом, захватили жену брата моего Ивана, хотели и самого его убить, но он убежал…
Как видишь, и этих несчастий было бы с нас предостаточно, но неумолимая божья воля готовила нам и другие беды…
Прошло два года. Мы поправили свое состояние, разбогатели вновь, построили хороший дом и зажили тихо и мирно.
Но недолго пришлось нам наслаждаться этим спокойствием. Однажды ночью, во время сильной бури, мы вдруг увидели, что шуменский базар горит. А все наши лавки были там. Пока мы глядели, ужасаясь, на это зрелище да решали, что делать, загорелся и наш дом. Его подожгли со всех четырех сторон!.. И тут, откуда ни возьмись, подбежал к нам какой-то черный человек и крикнул: «Знайте, что это месть! Горят ваши лавки, горит ваш дом, скоро и вас самих сожгут!» О Влади! С этой минуты начались все мои несчастья… Тут я потерял твою мать, а может быть, и сестра твоя стала жертвой огня.
Влади, напряженно слушавший рассказ своего отца, вздрогнул при этих словах и сказал с удивлением:
— Моя сестра? Разве у меня есть сестра?
— Да, звали ее Пета, она была на три года моложе тебя.
— И она умерла такой страшной смертью? — воскликнул Влади. — Почему же ты не постарался спасти ее?
Этот вопрос глубоко задел Петра. Он вздохнул и со слезами в голосе проговорил:
— И ты, сын мой, и ты осуждаешь меня! Но я не виновен…
Влади упал на колени, чтобы просить прощения у отца, но тот остановил его и продолжал:
— Когда запылал наш дом, я стоял посреди двора и словно безумный глядел, как свирепое пламя с резким свистом вздымалось к облакам. Вдруг я услышал из дома слабый крик. Мне показалось, что твоя мать зовет меня. Я бросился спасать ее, но не мог пробраться в дом, а в этот момент что-то сильно ударило сзади по голове, и я замертво упал на порог. Не знаю, сколько времени пролежал я в таком состоянии… А когда я очнулся, то с удивлением увидел, что нахожусь в лесу! Тут я проклял день, в который родился, проклял все на свете и пришел в такое отчаяние, что решил убить себя каким угодно способом. Я побежал к реке — вблизи протекала Камчия — и хотел броситься в воду, как вдруг услышал детский плач. Обернувшись, я увидел шагах в десяти от берега пятилетнее дитя, и это дитя был ты, Влади…
— Неужто я?
— Да, это был ты. Тогда я возблагодарил бога за то, что он не допустил меня наложить на себя руки. Кто бы тогда смотрел за тобой, кормил, поил и одевал тебя?
Петр с нежностью посмотрел на Влади и продолжал:
— Радость, охватившая меня при встрече с тобой, вскоре сменилась глубокой печалью. Я не знал, где я, куда мне итти, — кругом нас обступал темный лес. Взошло солнце, вся природа ожила, а я все еще не нашел выхода… В отчаянии я опустился на землю, обнял тебя и зарыдал. Неожиданно откуда-то сверху до меня донеслось: «Перестань!» Я поднял голову и заметил человека на дереве, под которым лежал.
— Вижу, что ты несчастен, — проговорил он. — Скажи мне, зачем ты пришел сюда? Не могу ли я помочь тебе?
— Увы, — воскликнул я, мое горе неизмеримо! Никто, кроме бога, не может мне помочь. — И тут я поведал ему все.
Он отбросил свое ружье, взял тебя на руки, со слезами поцеловал несколько раз и промолвил:
— Когда подрастет этот младенец, скажи ему, что дядя его, Иван, ради него скитается по лесу, как разбойник…
— Иван? Крикнул я, вскакивая с места. — Где же он?
— Это я!
И твой дядя обнял меня. Долго мы так стояли, обнявшись, и слезы наши смешались. Сердце мое, хоть и было истерзано печалью, в ту минуту исполнилось счастья.
— Вернемся в Шумен, брат мой, — говорил я, — у нас есть добрые, великодушные друзья, они помогут нам…
— Никогда! — воскликнул Иван дрожащим голосом. — Никогда нога моя не ступит ни в Шумен, ни в другой город или село. Мой город — высокие Балканы, а дом — могучие ветвистые дубы!.. У меня на глазах убили отца, разграбили наше имущество, отняли у меня жену, а после того, не угасив великую свою злобу и ненасытную жажду мщения, они и меня хотели убить…
В этот момент ты вдруг заплакал, и брат мой сказал:
— Пойдем, Петр!
— Куда? — спросил я с удивлением.
— Увидишь, — ответил он и, взяв тебя на руки, двинулся с места. Больше часа мы шли, не произнеся ни слова.