Нескучная классика. Еще не всё

Когда он меня пригласил с выставкой в Кольмар, что было очень приятно, я много снимал его за дирижерским пультом, на репетиции и концертах. Это другое дело: там он не обращает на тебя внимания. Я сделал бесчисленное количество, двести – триста фотографий, каждая из которых может быть напечатана. На этих фотографиях он переживает, радуется, он гордится и хвастается. Но хвастается не собой, а оркестром, солистами, он прямо светится как будто. У Володи есть дар радоваться за других. А еще у него есть фантастический дар радоваться своим поступкам! Именно не гордиться и хвастаться, а радоваться. В своих добрых делах он очень сдержан, он никому о них не говорит. Но, думаю, ему было бы приятно, если бы кто-то сказал: “Ты молодец! Ты блистательный музыкант, ты мирового класса мастер, маэстро и одновременно – поразительной доброты и обязательности человек”. Вот я взял, собрал некоторое количество историй, связанных со Спиваковым, и напечатал в “Новой газете”. Там одна история стоит другой. Я написал о том, как, продав из своей коллекции дорогую картину, он купил рояль пятнадцатилетнему Кисину, поскольку на своем старом пианино тот выбил половину клавиш; о том, как он помог случайному человеку, носильщику, который в аэропорту взялся поднести его сумку с нотами, но шел еле-еле. Володя его спросил: “Почему ты хромаешь?” Тот рассказал, что нужно менять сустав, но очередь по квоте на три года. Обычно в ответ говорят: “Ну, выздоравливай” – и уходят. А Володя помог ему сделать две операции. О каких-то бесконечных ребятах, которым он покупает инструменты, за которыми он ухаживает, которых лечит без конца. Ну кто об этом знает? Никто. Я не писал о том, какой он музыкант, я писал, какие радости его обуревают…

С. С. Давай вернемся к самому Юрию Росту. Тебе повезло общаться, работать, дружить с великими людьми, которые изменили ХХ век. А изменил ли кто-то из них тебя?

Ю. Р. Все! Все меняли. Они все участвовали в моем формировании. Когда я готовился к большой выставке в Манеже, я собирался сделать такую фотографию: автопортрет, состоящий из крохотных портретов людей, которых я снимал, любил и люблю и которые на меня оказали влияние! Не знаю, насколько это им удалось, но, во всяком случае, я всегда помню тех, кого фотографировал. Больше того, я помню все негативы. Вот беру негатив старой пленки и, хотя это не позитивное изображение, сразу вижу, кто это. Иногда я кого-то не узнаю и понимаю, что приближается возраст. Так что вы видите перед собой не журналиста Юрия Роста, а суммарный портрет, нарисованный его друзьями.

С. С. Ты говоришь: негатив, позитив, пленка… Легко ли ты перестроился с пленки на цифру? Это не музыкальный вопрос, но мне интересно.

Ю. Р. Я перестроился, потому что оказалось, что эти технологии удобны для меня. С них можно печатать и выставочные фотографии, и для печати в книгах и в журналах они подходят. Продавать эти фотографии, наверное, как раз не очень удобно, но поскольку меня никто не покупает, мне абсолютно все равно. Я создаю образ мира пока бесплатно. А потом посмотрим.

С. С. А чего не хватает в цифре?

Ю. Р. В цифре много чего не хватает, прежде всего скрытого изображения, я бы так определил. Негатив – это таинственная вещь. Ты снял, у тебя пленка, ты ее в темноте начинаешь проявлять, появляется изображение, которого еще нет. Потом это изображение ты вкладываешь в увеличитель, проецируешь и получаешь еще одно изображение. То есть ты все время с ним работаешь. Кроме того, есть такое понятие, как зерно самой пленки, оно придает снимку художественности. На пленке могут быть какие-то тона, полутона… Но, я думаю, со временем цифра станет более совершенной.

С. С. А еще я знаю, что тебя связывают дружеские отношения с Юрием Шевчуком, и его фотографии тоже у тебя есть.

Ю. Р. Есть. Сати, люди, которых ты называешь, не просто блистательные музыканты, они к тому же обладают высоким качеством человеческого общения и значительными человеческими достоинствами. Все, про кого мы говорили, – граждане человечества. Они гораздо шире, чем любая пропаганда и идеология. Они принадлежат культуре, музыке и высокому духу. Я не знаю, что такое высокий дух, но мне очень нравится это выражение. Юра Шевчук – нравственный человек. Он собирает стадионы, и на этих стадионах люди слышат то, что они больше ни от кого не услышат, но о чем они сами думают без конца. Он работает над каждой фразой текста, над каждой музыкальной фразой, мучается, сомневается, пытается найти эквивалент – словесный, поэтический и музыкальный – тому отрезку времени, который мы проживаем. Он честный художник. Это очень дорогая история в наше время.

С. С. А фотоистория?