Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

В общем, феминистский Конгресс в Амстердаме оказался как раз тем самым местом, куда нам, видимо, и следовало попасть.

* * *

Время в Голландии течет очень быстро. Уже третий день мы живем у Татьян. И каждый день столько событий, что любое из них хотелось бы остановить, задержать, не дать исчезнуть.

Пора, наконец, рассказать о них.

Собственно, голландка только Татьяна Дас, хозяйка дома. Ведал ли Пушкин, что его «Евгений Онегин» полюбится и здесь, в Королевстве Нидерландов? Высокая, спортивная, с кельтской нордической жесткостью в лице и немного растерянной улыбкой. Казалось бы, ничего общего с привычным обликом Татьяны пушкинской. Но родители, по-видимому, не случайно выбрали ей это имя, угадали суть будущей мечтательной и поэтической натуры. Двумя днями позже мы оказались в гостях у этих простых и радушных людей, позвавших нас в свой уютный дом, заставленный книгами и цветами. Татьяна Дас переводила стихи Марины Цветаевой для сборника, вышедшего в Голландии, и, знатоки говорят, переводы удачные.

Вторая Татьяна родом из России. Какими-то судьбами занесло ее сюда лет девять назад, и Татьяна Дас приютила ее у себя. В лице ее с нежной кожей и выразительными глазами есть что-то напоминающее «Девочку с персиками» Серова. Но, в противовес уравновешенной и рассудительной хозяйке дома, все в ней взбаламучено, взвинчено. Учится на каких-то высших феминистских курсах, увлекается китайской гимнастикой и древнерусскими религиозными текстами, прилежно посещает церковь. Анастасией Ивановной восхищена до слез, никого к ней не подпускает. Даже не дает мне измерить ей давление. Тяжелая психастения.

Все время попадает в какие-то необычные истории. Вчера, например, пришла с огромной коробкой пирожных: какая-то фирма проводит рекламную кампанию, для чего наняла двух парней, которые должны были их раздавать по одному, вручая одновременно проспекты компании. Таня (московская), взяв предложенное ей пирожное, сказала, что у нее сейчас гостит семья из России и одного ей мало. Сердобольные голландцы отдали ей все, что у них оставалось, т. е. всю эту огромную коробку, не вместившуюся в холодильник.

Анастасия Ивановна эту историю воспринимает как полуреальную и относит ее на счет сказочности всей Голландии.

Вечер. Оранжевый квадрат солнца с голубоватыми тенями оконного переплета на противоположной стене. А.И. сидит на высокой двуспальной кровати времен немецкой оккупации Амстердама, упершись ногами в табурет. На коленях широкий блокнот, что-то гоголевское в ее профиле, в низко склоненной над бумагой голове. За ней пристально наблюдает с подоконника кот по кличке Петр, и сюда же пружиной взметнулась серо-тигровая кошка Павел – религиозные реминисценции Татьяны-московской, давшей им имена. Анастасия Ивановна просит выпроводить голубушку в другую комнату, опасаясь, что та нечаянно царапнет по глазу. Петр, нехорошо подвывая, уклоняется от выдворения и в знак протеста оставляет на полу небольшую, но резко пахнущую лужу. Павел взметнулась на книжный шкаф и когтистой лапкой отбивается от Татьян, пытающихся ее оттуда снять. Жанровая сценка в духе «малых голландцев».

* * *

На следующий день – знаменитый «Ночной дозор» в Государственном музее, который Анастасия Ивановна так хотела увидеть. Огромное, во всю стену, полотно с мастерски разыгранными, напоминающими театральное действо планами, с золотистыми рембрандтовскими вспышками одежд среди темных фигур. И уже на самом переднем плане картины за границами рамы – кресло на колесиках, а в нем легкая согбенная фигура А.И.: служительница, охраняющая картину, сделала исключение и позволила нам подвезти ее поближе, миновав заграждение.

Всего в квартале отсюда музей Ван Гога. Осанистый, похожий на портье сотрудник Рейхсмузея на нашу просьбу разрешить перевезти на этом кресле «очень-очень пожилую леди» на другую сторону площади в музей Ван Гога сделал удивленные глаза – никогда еще с подобными пожеланиями к нему не обращались. Однако в ту же минуту согнал с лица изумление, очевидно, не подобающее сотруднику такого музея. Второй раз брови его поднялись, когда он узнал, что посетительнице идет девяносто восьмой год и она из России.

Несколькими минутами позже прохожие не без интереса наблюдали необычную процессию: важный господин в костюме, застегнутом на все пуговицы, с достоинством толкал впереди себя музейную коляску с пожилой дамой в сильных очках, сзади же следовали человек семь–восемь – Татьяны, Мария Николаевна, я и еще несколько увязавшихся за нами любопытствующих.

Анастасия Ивановна сидела, подавшись вперед, так что могло показаться, будто она что-то потеряла и теперь внимательно осматривает брусчатку улицы. На самом деле она дремала.

Какова мера иррационального у обычного человека и у художника? Ван Гог, Сальвадор Дали, Врубель… Какие графитовые стержни нужно ввести в реактор собственного безумия, чтобы творческая энергия потекла в нужное русло и дело не кончилось отделением для буйных?