Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

После обеда с мясными блюдами, которые она украдкой, чтобы не обидеть хозяев, сгружала в мою тарелку, она переместилась в кресло у окна полюбоваться на идущее вдоль дороги пятнистое стадо, да так и просидела минут пятнадцать, уронив при этом на грудь отяжелевшую голову. После чего открыла глаза и слегка хрипловатым голосом спросила, включаясь в начатый перед этим разговор, так, будто и не засыпала. Хозяйка ответила, а Герда, ее сестра, которая нас сюда привезла, перевела с голландского на английский, что коров – двести, телят – уже не помню сколько, кажется, пятьдесят, еще есть лошади и пони. Четыре человека, включая хозяина и хозяйку, все это обслуживают. Летом, правда, нанимают двух-трех человек в помощь. Работают с рассвета и до заката.

Ближе к вечеру Герда Мейеринк посадила нас в машину, и через несколько минут мы оказались в помещении, сильно смахивающем на крепостной театр Юсупова в Архангельском под Москвой. Только сцена побольше и оформлена в конструктивистском стиле: хромированные трубы, напоминающие спортивные брусья.

Ниже ее в «оркестровой яме» помигивали зелеными лампочками одинаковые настенные приборы с маленькими дисплеями-экранами, бледно светящимися в полумраке.

Почти одновременно с нашим появлением, теснясь в проходе, на помост доильного цеха стали выходить главные героини этого спектакля. Недоверчиво косясь на нас, непривычных для них зрителей, каждая спешила с тяжелой грацией занять свое место в пространстве между отполированными брусьями, иногда отталкивала своих товарок и недовольно мычала, паркуясь при этом задом, как можно ближе к доильным аппаратам.

Тем временем, этажом ниже, в «оркестровой яме», два человека в зеленых, похожих на реанимационные, халатах принимаются за дело: обмывают им вымя теплым душем, крепят присоски доильной установки.

Коровы умиротворенно затихают и, кажется, – мгновение, и зазвучит сентиментальный вальс Чайковского или музыка из поднадоевшего «Лебединого озера». А может быть, она уже и звучит, только я внезапно отвлекся и как-то выпал из общего разговора… То ли вид этих ухоженных животных, то ли пара рюмок вина, выпитого за обедом, но меня как-то неожиданно повело и даже перенесло в родную Курскую губернию (в те времена – область), в сельскую участковую больницу, где мне пришлось пахать счастливые три года после института. Расскажи я сейчас моим спутницам, они бы сильно удивились и сочли за выдумку, узнав, что в богатом черноземом крае, в замечательные советские времена к весне коров уже нечем было кормить, приходилось сгребать с крыш солому и запаривать вместе с хвоей… Доярки с дюпюитреновскими контрактурами[7] не выдерживали, матерились, выдаивая чуть ли не до крови последние капли…

На мгновение даже мелькнул перед глазами поблекший от дождей и солнца транспарант на крыше коровника с ошибкой в слове «пятилетка» и жарким призывом перевыполнить план «по яйцу и молоку». И главное, руки, руки этих женщин с натянутыми, как струны, сухожилиями через всю ладонь… Секундное видение двадцатилетней давности.

Герда говорит негромко, словно мы находимся в операционной. Но я уже уловил паузу в ее пояснениях, вопросительный взгляд… Нет, нет, всё в порядке! Всё опять стало отчетливым. Навозная хлябь курского коровника так же неожиданно исчезла, как и появилась. Под ногами – прочный пол, а вокруг серо-зеленый кафель доильного зала.

И вот Татьян и меня подводят к рабочему, который следит за экраном прибора, там внутри что-то журчит. Что может журчать на молочной ферме? Над головой розовым облаком колышется вымя с гильзами подрагивающих присосок и трубок. Каждый миллилитр учитывается. Цифры набегают с нарастающей скоростью и, кажется, сейчас хлынут с экрана, как сбежавшее с плиты молоко.

Тем временем из пояснений Герды ухо неожиданно выхватывает знакомое слово: seeds – семена. Оказывается, они добавляют эти самые seeds в корм для жирности молока, если приборы показывают, что она недостаточно высока. Интересно, что же они добавляют, не коноплю ли? Тут все может быть – сказочная страна…

Вижу, как после моего вопроса лица моих спутниц вытягиваются в недоумении. Переглядываются. Что-то не так? Потом все вдруг начинают улыбаться, понимающе подмигивают мне.

Оказывается, это была шутка.

Сдержано смеются даже голландские мужики, правда, при этом не отвлекаясь от своих приборов. Вот так пошутил! Ну надо же, разбирается…

Между тем вечерний спектакль в этом пахнущем парным молоком зале подошел к концу, коровы, помахивая хвостами, с выражением достоинства и выполненного долга покидают доильный цех, и только одна – молодая и любопытная – не торопилась уходить. Наклонив голову, искоса, словно из-за кулис, разглядывала нас, вслушивалась, как будто хотела получше разобраться, о чем там говорят.