Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

Тем временем звук колес подтянулся к нам совсем уже близко. Из гулкого коридора створки двери распахнулись, и ясным солнцем выплыла знакомая прыщеватая физиономия фельдшера – частый наш гость – в капитанской фуражке с золотистым якорьком, а за ним на носилках, как на телеге, свесив ноги, въехала крупная пожилая дама в странном картузе. Сзади, замыкая шествие, подталкивал подкат с носилками высокий, сосредоточенно шагавший юноша, студент, подрабатывающий на скорой. Его я тоже видел уже несколько раз. Губы хоботком, взгляд сосредоточенный, то и дело наступает на край одеяла, съехавшего углом на пол, и уже успел оставить на нем ребристый отпечаток подошвы.

– Вот, подарок вам, – сказал фельдшер и, повернувшись к Тюриной, шепотом добавил: – Картины рисует. Так, мазня… Лучше б этих, обна́женых, а?…Зин, а кофейку сделаешь? Фирменного.

Тюрина засмеялась и замахнулась на него картонкой с бланком описи вещей вновь прибывшей.

– Снегирек, не за что тебе наливать. Трезвоните на всю Москву, людям спать не даете.

– Да ладно тебе… – отозвался фельдшер. – И доктору заодно тоже плесни… А то нас сегодня загоняли…С обеда – без заезда. Доктор, кофе будете? Белый…

– Это с молоком, что ли? – продолжал писать и неопределенно покрутил головой скоропомощной врач.

Настя, вторая медсестра, подкатила кардиограф. Новую пациентку раздели и переложили на застеленную чистым бельем реанимационную кровать. Сощурившись от яркого света, теперь бившего ей в глаза, она недовольно следила за тем, как Настя накладывает ей на грудь присоски электродов.

– Нина Ильинична, как настроение? – нарочито громко спросил фельдшер, а нам, понизив голос, сказал: – А то уже собралась…Р Он показал глазами на потолок. – В мир иной.

Нина Ильинична проницательно посмотрела на него, разжала кулак и, разглядывая свои бледно-фиолетовые пальцы, задумчиво произнесла:

– …Вы ушли, как говорится, в мир иной… Ни аванса тебе, ни пивной… Как там дальше… не помню…

– …Пустота. Летите, в звезды врезываясь, – неожиданно подсказал доктор скорой, продолжая писать сопроводиловку. – Трезвость.

– Во как! – удивилась Пахомова. – Еще и стихи пишет!

Действительно, странно все это прозвучало здесь, в реанимации. Второй час ночи. За спиной работает дыхательная машина, вокруг напряглись коллеги, не понимая, при чем тут «пивная», «звезды», а вдобавок еще и «трезвость». Только фельдшер Снегирев смотрел с восторгом, обалдело хлопая белыми, как у теленка, ресницами.

– Ну, вы даете… Всё, харэ, поехали, доктор. Нас ждут на подстанции.

И они уехали, увозя с собой на подкате грохочущие без груза носилки.

Когда все формальности были исполнены, имущество описано, сложено в брезентовый пакет и накрепко опечатано, вспомнили про ортопедические ботинки слоновьего размера с разными каблуками, которые остались в холле рядом с письменным столом. Пришлось все расшивать и присоединять их к остальным вещам.

В реанимационном зале тем временем все так же ухала-охала дыхательная машина, к ярким лучикам на большом мониторе, выписывавшим электрокардиограммы девяти пациентов, прибавилась еще одна – нашей новой пациентки, которую уже подключила Настя Завялова.

– Ну, ты как? – Нина бросила на меня проницательный взгляд.

– Пару раундов, думаю, продержусь.

– Ну, тогда я пошла… – сказала она, как будто оправдываясь, хотя у нас, у дежурных врачей и медсестер, работающих сутками, неофициально действует уговор: при возможности ночь делим пополам.

Вместе с ней ушла и Тюрина.

Со мной осталась Настя, и я, сидя у экрана центрального монитора, мог видеть, как она всякий раз, возвращаясь из процедурной, бросает короткий взгляд в зеркало на свое отражение. На ходу что-нибудь поправляет – загнувшийся воротничок халата, прядь волос, неправильно выбивающуюся из-под жестко накрахмаленной шапочки. А то, вдруг замерев на миг, пристально вглядывается в свое отражение, тараща бархатные, как у лани, глаза.

Нина Ильинична лежала в отделенном от остальных пациентов стеклянном боксе, который мы обычно стараемся по возможности не занимать на случай непредвиденных реанимационных манипуляций. Изголовье ее функциональной кровати было приподнято. К верхней губе пластырем приклеена трубочка, по которой поступал кислород. Несмотря на тяжелое состояние, присутствия духа она не теряла, всякий раз, когда я к ней подходил, сквозь одышку пыталась комментировать наши действия с наступательной иронией.

К середине ночи отек легких был полностью купирован, хотя давление еще оставалось низким. Индивидуальный монитор у ее кровати регистрировал улучшающуюся сатурацию, тихонько попискивал в такт сокращениям сердца. Время от времени среди нормальных проскакивали похожие на морковки экстрасистолы – опасные дополнительные сокращения из той зоны сердечной мышцы, где случился инфаркт, так что глядеть надо было в оба.