Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

Завсегдатаи и друзья дома в своих мемуарах вспоминают, что временами в семье Куниных назревала некая гроза, причиной которой был, как ни странно, тишайший кабинетный затворник, Иосиф Филиппович Кунин – муж Розы Марковны и младший брат Евгении Филипповны – тонкий знаток поэзии, музыки и литературы, написавший книги о Римском-Корсакове и Чайковском. Некоторые утверждали, будто две темпераментные еврейские женщины никак не могли смириться с его ровным отношением к каждой из них. Не знаю. Хотя действительно порой чувствовалось какое-то электричество, проскакивающее между ними.

Похоже, Иосиф Филиппович в этой триаде являл собой некий центр семейной солнечной системы, вокруг которой вращались его спутницы – сестра и жена. И, как в каждой подобной системе, в этой тоже присутствовали свои центробежные и центростремительные силы…

4

Я застал семью Куниных уже в весьма преклонном возрасте. Однако семейная хроника вела свой отсчет с двадцатых годов прошлого века, когда юные Женя и Юзя (так называли в семье Иосифа Филипповича) учились в МГУ и одновременно в Брюсовском Высшем литературно-художественном институте. Они поочередно то влюблялись в поэму Андрея Белого, то их привлекал Валерий Брюсов, но однажды они открыли для себя поэзию Бориса Пастернака, и это, по выражению Евгении Филипповны, «перевернуло для них землю и небо».

Водопад пастернаковских метафор их буквально захлестнул. Казалось, будто на их глазах происходит сотворение мира. В какой-то момент они оказались настолько во власти его поэзии, что даже сам автор отодвинулся для них на второй план, позже признавалась Евгения Филипповна в своих воспоминаниях.

Вся природа, хотя и городская, но самая настоящая – все было новое, пастернаковское, им как бы созданное заново, через него осознанное. Шла весна. Зачетная сессия в двух вузах висела на волоске. Мы с трудом возвращали себе вменяемость. Но брату посчастливилось купить «Близнеца в тучах», и мы немедленно лишились ее вновь…

Похоже, каждый из них считал друг друга своим alter ego – так близки они были, столь многое их соединяло. Вероятно, это и стало причиной того, что они вместе взялись писать фантастический роман под названием «Октаэдр», где персонажи, прообразами которых послужили их друзья и близкие знакомые, оказывались в невероятных обстоятельствах.

О романе хорошо отзывались, однако он так и не был опубликован при их жизни. Евгения Филипповна продолжала писать стихи всю жизнь. В ее поэтическом сборнике «Самое дорогое», изданном за три года до ее кончины, я нашел замечательное стихотворение, названное ею «Тост». Оно написано Евгенией Куниной в 1932 году, еще до того, как к Борису Пастернаку пришло всеобщее признание.

За первую свежесть разлива
Весенних взволнованных рек,
За юности ливень счастливый,
За всеисцеляющий снег.

За жаркие перья гагарок

Над жизни не тающим льдом,
За небо и солнце – в подарок,
С размаха внесенные в дом.

За детские сказки-гардины,

За ширь из высоких окон,
За чудно косые картины
И музыки щедрый закон.

За то, что сияет Жар-Птицей,

За гения пламенный знак,
За силу, что в слове родится,
За имя Борис Пастернак!

Борис Пастернак сыграл важную роль в их жизни не только своей поэзией, но и поразительной человеческой отзывчивостью.

В 1920-е годы с Юзей приключилась история, которая при ином развитии событий могла бы закончиться трагически. Юношей он примкнул к социал-демократическому кружку, симпатизировал взглядам людей, которые в него входили. В результате был арестован, провел в тюрьме несколько месяцев, после чего его выслали из Москвы на два года.

Как впоследствии он сам рассказывал, единожды попав в черный список, выбраться из него было невозможно. Впереди его ожидал омут новых арестов и ссылок. Реально помочь мог Борис Пастернак, но в это время он был в Германии. По его возвращении в Россию Евгения Филипповна кинулась к нему с просьбой о помощи.

И Пастернак тотчас же откликнулся. Ему пришлось идти в Кремль, к Карлу Радеку, в то время имевшему большой вес в политическом руководстве.

Юношу освободили.