Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

Исчезновение кофе болезненно почувствовали и у нас в реанимации. Понятно, дежурства тяжелые, к вечеру бригада выдыхается. Правда, на этот случай в ходу был собственный рецепт – «белый кофе». Работает безотказно, когда нужно взбодриться. Как у каждой народной песни рано или поздно обнаруживается автор, так и с «белым кофе» – хотя рецепт уже ушел «в народ», – автор известен. Стоя в очереди, окруженный фарфоровыми вазами и сумрачными обитателями соседних кварталов, а еще и приезжими с рюкзаками – из ближайшего Подмосковья, я тогда с удовольствием думал о том, что через два дня мне предстоит с ним дежурить. И как приятно он удивится, когда вместо его изобретения – «белого кофе» – мы наконец сварим настоящий…

Между тем в магазине происходило какое-то движение. К прилавку выстраивалась очередь – человек пятнадцать из соседних домов уже набежало. Работала мелющая машина, куда из стеклянной воронки затягивало матово-коричневые зерна. От них трудно было оторвать взгляд, а запах, запах…

То ли Софья Власьевна позаимствовала идею у Оруэлла, то ли сама напряглась, но раз в год по государственным праздникам (Великий Октябрь, 8 марта, 1 мая, а также Новый год) трудящимся выдавали платные, так называемые продуктовые заказы: палку копченой колбасы, упаковку печенья «Мария» или вафли «Таежные», а к ним пачку индийского чая «со слоном». Нередко в таких заказах можно было даже обнаружить банку растворимого кофе, почему-то тоже индийского, с каким-то странным запахом, как утверждали знатоки, сухого ослиного навоза. У Оруэлла, как мне помнится, очень возмущало английских трудящихся то, что в конце рабочей недели выдавали всего лишь по 30 граммов шоколада на брата.

Но вот, наконец, стограммовый пергаментный пакетик у меня в сумке, – а больше «в одни руки не полагается», – и под рокот мелющей машины я покидаю уютные стены магазина. К этому времени хвост очереди уже заклинило в тяжелых входных дверях, поскольку народ, непонятно кем оповещенный (мобильных телефонов в то время еще не было), прознав о том, что «выбросили» кофе, ломился в магазин со страшной силой, не дожидаясь скорого светлого и уже такого близкого будущего, которое, по словам вождей, наступит ну буквально вот-вот, со дня на день…

7

Комната Нины Ильиничны в коммунальной квартире больше походила на обиталище медведя-шатуна, только что вернувшегося в берлогу. Все было в ужасающем беспорядке. Простыни на убитом полосатом матрасе не было, или она куда-то съехала. Нина Ильинична сидела на кровати в той же позе и с тем же картузом на голове, что и вчера в больничной палате. На столе лежали ломти серого хлеба и открытая банка из-под килек в томате со свернутой набекрень железной крышкой. Здесь же стояла объемистая кастрюля с замоченным бельем.

Она попросила меня отнести кастрюлю в кухню и поставить на плиту. Чуть поодаль, ближе к двери, находилась алюминиевая раскладушка, покрытая одеялом, со стопкой чистой одежды поверх него. Очевидно, здесь кто-то ночевал и принес белье из прачечной.

Я обратил внимание на картину, которая стояла на полу, прислоненная к стене.

– Откуда у вас эта работа? Это ведь Фальк?

Нина Ильинична наставила на меня свои выцветшие голубоватые глаза. До этого выражение ее лица было отрешенно усталым. Как будто ее болезнь, пребывание в больнице были нарочно придуманы кем-то, и вот приходится теперь отвлекаться на совершенно пустые и ненужные ей вещи.

Мне показалось, что эту работу я уже где-то видел. Ну конечно, она походила на ту, что была выставлена в Манеже рядом с Кремлем и привлекла внимание тогдашнего генсека на юбилейной выставке московских художников.

На пурпурном одеяле лежала обнаженная натурщица с резкими чертами лица, больше похожего на мужское. Левая рука была заложена за голову, вторая поддерживала зеленого цвета грудь. Объемистые руки, ноги, выпуклый живот.

– Это Фальк? – уже засомневался я.

Она помолчала и с усмешкой сказала:

– Вот, на восьмидесятом году решила учиться живописи.

Я разглядывал могучий женский торс, казалось, слепленный из кусков зеленоватой глины. Свет заката, падавший в окна и на натурщицу, контрастно разбрасывал оранжевые и пурпурные краски. Похоже, это был вызов зефирно-розовым красавицам Ренуара или нежной плоти девушек на полотнах Модильяни. Мощные, как у спортсменки, толкающей ядро, ноги… Я даже подумал – не сама ли это Нина Ильинична в молодые годы позировала художнику?

Интерес к творчеству Роберта Фалька к тому времени уже начал ослабевать, а до этого был непреднамеренно подогрет Никитой Хрущевым. В 1962 году на выставке в Манеже, посвященной тридцатилетию МОСХ, первый секретарь ЦК КПСС шел по залам в сопровождении свиты, как по вражеской территории, узя глаза в ожидании подвоха.

Очевидно, по мнению устроителей выставки, бывшему шахтеру, выбившемуся в первые секретари компартии, эта мужеподобная женщина землистого цвета, отдыхающая после смены в забое шахты, должна была понравиться, поскольку олицетворяла телесную силу женщин новой коммунистической формации.