Несносный Шварцвальд

– Аль, откуда ты узнала? – повторяю вопрос и тяну пальцами за подбородок, заставляя посмотреть на себя.

– Я предположила. Просто ты так смотрел на меня в воде, как будто прощался.

Слова явно даются ей с трудом. Чувствую, как начинает дрожать. Черт, ей же холодно, кретин. Стягиваю с нее мокрый лифчик. Откладываю в сторону. Надеваю на беззащитную фигурку свою футболку и крепко обхватываю руками за шею, приблизив к себе.

– Мне и правда нужно уехать, – признаю без желания, чувствуя, как она все еще дрожит, – но я не прощаюсь. Отцу нужно, чтобы я поехал с ним в какую-то командировку. А потом я вернусь в город. К этому времени ты тоже уже приедешь. И мы встретимся.

В глазах напротив появляется едва различимый блеск, заставляя все внутри меня кровоточить.

– Когда ты едешь?

– Под утро. Часов в пять, наверное. Ехать целый день, нужно успеть.

– Тогда тебе, наверное, нужно ложиться спать, чтобы потом за рулем не уснул.

Аля делает попытку встать, но я не пускаю. Хрен там, моя девочка. Ты не сбежишь от меня, чтобы проплакать полночи. Я не позволю.

– Мне нужно в тебя, Аля, – применяю единственно возможный в данной ситуации прием, – до пяти утра. Чтобы твоя малышка до следующей нашей встречи напоминала обо мне потягивающей болью внизу твоего живота.

Знаю, что несу совсем не то, что обычно говорят любящие и романтичные парни своим девушкам при разлуке, но по-другому не умею. Да и если я начну ныть как баба, Аля точно подумает, что это прощальный вечер. Хотя на самом деле, я очень хочу заныть, прикинуться дебилом, не способным управлять компанией отца, и пусть он, наконец, отвалит от меня и оставит в покое.

А еще… Еще я хочу никогда не выпускать Альбину из своих рук. Пришить ее к себе рыболовной леской, чтобы ни одно существо на свете не смогло нас друг от друга отодрать.

Глава 24

Аля

Сколько там человек может прожить без сна? Семь-восемь суток? Я бы смогла и больше, если бы мне сказали, что Рич остается. Мы не спали до самого утра, выжимая друг из друга все, что могли. И не только в плане секса. Наши сплетенные пальцы до сих пор обжигают кожу, стоит вспомнить, сколько раз за ночь мы переплетали руки, словно боясь их расцепить. Словно от этого что-то очень сильно изменится.

– Ну все, Апельсинка, – закинув спортивную сумку в багажник, Шварц подходит ко мне и притягивает в привычном и уже ставшем любимом жесте за шею. Наваливается всем своим весом и говорит прямо в губы, – Нужную дозу себя я тебе выписал до следующей нашей встречи. О дальнейшем лечении договоримся сразу же по твоему приезду.

Стараюсь улыбаться, чтобы в очередной раз не нагонять тоску, и обхватываю его за талию. Аромат Шварца пропитал меня всю, но мне хочется больше. Впитать запах горячего тела каждой порой, потому что приходится отпускать его раньше времени из-за чьей-то там прихоти. Я не знаю, зачем Рич так срочно понадобился отцу, может действительно стряслось что-то серьезное, но эгоистка внутри меня хочет топнуть ногой и закрыть его под семью замками от злобного папы Карло.

– Хорошо, доктор Шварц, я обещаю быть ужасно непослушной пациенткой и возможно даже начну поиски нового врача, потому что Вашего лечения оказалось катастрофически мало.

Сейчас самое время достать моего забитого внутреннего тигренка и свернуться на груди у Рича, чтобы жалобно поскулить, но я этого никогда не сделаю. И он это знает. Во-первых, потому что странное предчувствие не отпускает вот уже которые сутки, а во-вторых… а во-вторых, если я позволю себе открыть настоящие чувства, я разревусь прямо здесь, на глазах у охраны, и поползу брошенным щенком вслед за уезжающей машиной.

– Только попробуй, – рычит Шварцвальд, с силой прикладываясь ладонью к моей ноющей после наших ночных прощаний заднице. – Я тогда выпишу тебе клизму и лечение другим путем.

– Напугал, – фыркаю в ответ, но тут же затыкаюсь, когда дерзкие жесткие губы сминают мои в собственническом поцелуе.

Сдаюсь на волю чувствам и, забыв обо всем, впечатываюсь в крепкое тело, силясь запомнить это ощущение – быть в его сильных руках. Принадлежать ему одному….

Спустя самых коротких пять минут в моей жизни, Рич отрывается от меня, тяжело дыша и играя желваками.

– Я буду думать о тебе, Апельсинка, и представлять в самых развратных позах!

Проводит большим пальцем по моей шее и, как я могу догадаться, по местам своих засосов на коже. Они слегка побаливают, но это приятная боль. Господи, когда я превратилась в мазохистку? Поднимите меня с колен и встряхните!

– Думай, Шварц, думай! И может когда-нибудь твои желания исполнятся.

Он усмехается, пряча за улыбкой серьезный взгляд. Оставляет еще один поцелуй на моих губах, садится в машину и, подняв пыль из-под колес, оставляет меня одну посреди широкой дороги. Солнце окрашивает оранжевым окружающие поля, а я как дура продолжаю смотреть на удаляющуюся машину. В горле больно дерет, а слезы в глазах размывают очертания.