Несобранная проза

Фэзи с удовольствием вдыхал теплый сырой воздух, пропитанный солнцем, завидуя фоксам, бегающим за лягушками, и забыв слегка о Лугове. Когда он обернулся к спутнику, то увидел, что тот стоит, опершись об иву, бледный, не обращая внимания на струйки дождя, стекающие на его лицо.

– Что с вами, Николай Михайлович, что с вами? Какая жалость, что мы прямо не прошли с вами к Анне Павловне! Этот дождь…

Мальчик остановился. Слово «дождь» больше привело ему на память, чем весь золотисто-шелковый, мокрый, зеленый пейзаж. Лугов с трудом проговорил:

– Простите, Фэзи, вы – благородный, милый мальчик, но я туда не пойду. Пусть мои поступки кажутся вам лишенными всякого смысла, я не могу вам объяснить больше. А как бы охотно я вам все рассказал. Именно вам! Конечно, мне было бы приятно, если бы и Анна Павловна не считала меня диким капризником и нелепым человеком, но едва ли это возможно. А между тем… если б я мог открыть все!

Лугов закрыл лицо руками и неизвестно, плакал ли, или это дождь стекал у него между пальцев. Тучи косили серо по ту сторону залива уходящим ненастьем, и на голубовато-золотое небо, курчавясь, всползали новые.

Фэзи сказал безнадежно:

– Может быть, можно все объяснить.

– Нет.

Молодой человек не настаивал и стал прощаться. Лугов вернул его и, еще раз пожав руку, сказал:

– Прощайте, милый Фэзи, не бойтесь… я не собираюсь лишать себя жизни. Я просто уеду и, может быть, не встречусь с вами. Хотелось бы, чтобы вы верили, что я поступил до известной степени благородно и иначе поступить не мог.

– Я верю, хотя не понимаю: я ведь не знаю ничего.

– Анне Павловне не объясняйте, она все равно ничего не поймет. Даже, если можно, скройте лучше от нее наш разговор и то, что мы виделись. Ей будет тяжелее от непонятностей. А так, может быть, она себе все кое-как объясняет. Превратно, но объясняет.

А она любит ясность, хотя бы и выдуманную.

– Хорошо, я ей ничего не скажу. Пожалуй, так будет для нее лучше.

Глава 8.

Фазанов, действительно, ничего не сказал Шаликовой о своем визите к Николаю Михайловичу, тем более, что его мать вскоре переехала в город по его же настоянию. Тот план, который он вместе с Анной Павловной обдумывал любовно и легко, теперь исполнялся как-то тупо и безрадостно. Даже влюбленность Фэзи уменьшилась, во всяком случае, не была так очевидна. Все вообще расстраивалось и расползалось. Положим, дело шло к осени и сезон кончался. Ночи были темные, деревья и море печально шумели. Раиса Семеновна ходила какая-то непричесанная. Анна Павловна, очевидно, кое-как объяснив себе поведение Лугова, успокоилась и мало чем отличалась от той таинственной и красивой дамы с глазами Миньоны, которая гуляла по пляжу с известным в некоторых кругах музыкантом. Наконец все двинулись в город. Началась городская жизнь с комнатным уютом, театрами, газетами и блестящими от дождя (уже не шелкового) под синеватыми фонарями тротуарами. Шаликова не избегала разговоров о Лугове и имела тактичность преувеличенно интересоваться его творчеством. Но объявленные в двух-трех концертах его вещи отменялись, и о нем самом ходили какие-то смутные и нехорошие слухи. Рая усиленно их раздувала, но Анна Павловна не радовалась им и приписывала перемены в Лутове своему с ним разрыву.

Нового романа как-будто не было, а выезжала она с Саввой Ивановичем Храповицким, старым еще ее другом, явившимся после шестилетнего отсутствия из Японии. Он был человеком пожилым, любящим искусство, лениво-разочарованным и искренно преданным Шаликовой. В театре и на улице показываться с ним было прилично и почто безопасно в смысле сплетен. Будучи с ним довольно откровенной, свой роман с Луговым Анна Павловна от Храповицкого скрыла, вероятно, считая его недостаточно интересным и боясь ленивых насмешек Саввы Ивановича.

Однажды, между прочим, Храповицкий, вспоминая давние времена, когда Анна Павловна еще носила косы и гимназический передник, заметил:

– А помните, Анна, вашу влюбленность в автора «Шелкового дождя»? Я ведь теперь раскрыл его псевдоним, это – небезызвестный музыкант Лугов.

– Как, Николай Михайлович Лугов?

– Я не знаю, Николай ли он Михайлович, а с ним не знаком, но знаю, что Лугов композитор, так что теперь, если у вас не прошло еще желание с ним познакомиться, вы можете сделать это очень легко.

– Какие глупости!

– Ну, не знакомьтесь. Я ведь не настаиваю.

– Нет, глупости, что Лугов – автор «Шелкового дождя».

– Почему же? это – очень милый романс, притом написанный Бог знает когда, когда Лугову было, вероятно, не больше двадцати лет.

– Да откуда вы знаете?

– Я ленив, Анна, чтобы быть сыщиком, а просто на последнем издании вместо Капелли Нери напечатано Н. Лугов, так что, очевидно, сам автор не стыдится своего раннего произведения.

– А когда вышло последнее издание?

– Кажется, в августе.

Шаликова долго мешала в печке, потом заговорила о другом. Только прощаясь, она сказала Храповицкому:

– Савва Иванович, я знаю, что вы – человек очень ленивый и терпеть не можете поручений, но для меня, может быть, потрудитесь и узнаете адрес Лугова. Его зовут Николаем Михайловичем.