Несобранная проза

– На ком же ты женат? Я и позабыл тебя спросить, – сказал Катаев, когда хозяйка вышла из комнаты.

– На Лизавете Павловне Кочетовой. Они были ваши соседи по имению.

– Да, да, я помню! – пробормотал гость и в первый раз посмотрел на Андрея Васильевича.

Невысокий и плотный, с русой бородкой, румяными щеками и суховатым, деловым взглядом. Но деловитость была несколько выработанная; глаза, казалось, все время порывались суетливо, без толку зашнырять назойливо и тоскливо. Несмотря на то, что он как бы избегал смотреть прямо на собеседника, он казался человеком добродушным и простым. Смешные вихры на макушке придавали ему ребячливый вид славного мальчика.

Так вот какой муж у Лизы Кочетовой!

К ужину Лизавета Павловна не вышла, сославшись на усталость.

– Захлопоталась! – равнодушно заметил муж, с аппетитом накладывая себе творогу со сметаной.

Скорбная Федосьюшка медленно стучала грязной посудой, выпячивая и без того огромный живот, будто она продиралась сквозь густую толпу.

Жарницын быстро поужинал и пошел на кухню к приказчику, посоветовав гостю ложиться спать, а в случае чего – постучать в стенку, за которой находилась Федосьюшка.

3

Так вот какой был муж у Лизы Кочетовой! Как глупо, что он раньше не разговорился с Жарницыным и не узнал, на ком тот женат. Не следовало бы, может быть, соглашаться на эту поездку. Выходит все как-то глупо, скучно и, может быть, даже и неприятно и для него, и для Лизы, и для самого Андрея Васильевича. Он не поспел даже заметить там у комода, изменилась ли она. Вероятно. Десять лет немало времени, особенно для женщины, да еще в такой глуши, с таким мужем (Пимен теперь был почти уверен, что Лизин муж – медведь, кулак и невежа). Кажется, у них трое детей. Бедная! Ведь она была почти его невестой и, Бог знает, как повернулась бы судьба, если бы не эта роковая встреча с Анной. «Роковой» характер его покойной жены и привлек его, главным образом. Это была страсть и таинственный роман, о котором так сладко мечтать в двадцать два года. Конечно, никакой тайны не оказалось. Черный завиток у левого уха, глухонемой сын, названный Титом, эксцентричные суждения и болезненность скоро потеряли всякую загадочность. А потом это несчастье… Она была старше его лет на шесть, пожалуй, даже на семь. Это было необыкновенно!

А Лиза! Может быть, ее теперешняя участь – самая подходящая для нее. Конечно, он ее любил, и она его, кажется, любила. Потом позабыла; вероятно, привыкла к мужу.

Пимену Петровичу почему-то стало неприятно такое развитие мыслей.

А зачем же она уронила простыни, зачем вскрикнула? не вышла к ужину? Жалко, что он ее не разглядел! Что же, теперь ей лет двадцать восемь! И как скоро после того, как расстались, она выскочила замуж! Не раньше ли еще, чем он женился на Анне? Это было бы любопытно. Эти простушки ужасно ветрены и поверхностны, настоящие куклы, или ключницы, в лучшем случае. Но посещение Катаевки перестало Пимену казаться скучным. Им овладело обиженное беспокойство, и не спалось не то от жары, не то от предчувствия завтрашней встречи (не будет же Лиза все время сидеть у себя в комнате), не то от храпа Федосьюшки за тонкой перегородкой. («Какой хам!» подумал уже определенно о своем приятеле Катаев).

4

Сухой мороз расчистил небо. На спусках между холмами синел туман, и ярко-белые облака неслись величественно, словно победоносным летом. Золотисто-розовая поверхность озера, круто загибая в залив, делалась сразу фиалковой под тенью синего горного бора. Почти незаметны были разъезженная деревенская дорога по льду и жалкий обоз в общем сияньи, неустойчивом, переменном, но от этого еще более напряженном и буйном. Пестрые сани, длинные лыжи и рыжая доха Жарницына напоминала свадебный поезд из северных сказок. Лошади в двух упряжках мотали заиндевевшими головами, невраз брянча бубенчиками. При каждом слове изо ртов вылетал розовый пар облачком, будто место для реплик действующих лиц на старинных аллегорических картинах.

Пимена удивили эти сборы. Куда же уезжает хозяин, завезя его в гости к бывшей его невесте?

Встал он рано: во-первых, не спалось, потом он полагал, что это входит в деревенский этикет. К тому же его разбудили, принеся дрова для печи. Кора зашипела, сухие поленья давали веселые залпы, и алый трепет пробегал по медному листу на полу.

Из окна виднелось озеро, такое ему известное и совершенно неузнаваемое. На дворе стояли лошади, и все было готово к отъезду. Андрей Васильевич поднял голову и, кажется, заметил сквозь стекло Катаева, потому что через несколько минут вошел в комнату, весело говоря:

– Как ты рано встал! Или неудобно спать было? я думал, по правде сказать, что ты, по Петербургским привычкам, будешь до полдня валяться, и я поспею съездить по делу. К обеду я вернусь обязательно. Придется утро тебе уж проскучать с Лизой. Да что же никто не сказал, что ты оделся, выпил бы с нами кофею! Иди, иди скорее, Лизавета Павловна еще за столом.

В комнату вдвинулась Федосьюшка и зашептала:

– Не забудьте, барин, розового коленкору-то взять в лавке. У барыни уже все вышло.