Несогласный Теодор

В то время в Латинской Америке наступил период военных диктатур; так называемое Еврейское агентство Сохнут поступило умно, заявив об особой, облегченной визе для молодых евреев, желающих учиться в Израиле. Латиноамериканские евреи начали массово прибывать, часть из них направилась в Хайфу. Многие из них потом вернулись, когда кровавые диктатуры в Латинской Америке начали исчезать, но во время моей работы в Хайфе они были очень важной и очень боевой частью организации YESH. С их помощью YESH и впрямь начала “сотрясать устои”, и впервые в истории Израиля левые выиграли выборы в правление студенческого союза Хайфы.

Преподавать в Хайфе, в новом создающемся университете, было интересно. Для меня профессионально это был особо важный период, когда у меня определилась новая центральная тема исследовательской и преподавательской работы: ей стала социология познания, которая дала мне интересное профессиональное поле, которое осталось таким до сих пор. Эта тематика определила мои исследования и связалась напрямую с моей работой в университете. Мои латиноамериканские студенты превратили мои лекции по социологии знания в важнейший для них элемент обучения – мой курс социологии знания стал для них трибуной, на которой они заново прорабатывали в Израиле то, что произошло с ними в Латинской Америке. Мои классы удвоились, на них присутствовали как зарегистрированные студенты, так и те, кто учился на других факультетах, но не пропускали ни одной из моих лекций. Когда и они, и я оказались вне Израиля, мы продолжали поддерживать дружбу, созданную в те дни (я тогда часто читал лекции в Бразилии), и многие из них стали известными профессорами.

Политически все это время я делал, что мог, чтобы вернуть Израиль к тому состоянию, в котором я его первоначально встретил. Таких, как я, было мало; пришлось выступать беспрестанно – статус профессора в Израиле еще что-то значил, и у меня была свободная трибуна. Я тогда подружился особенно с тогдашним президентом комитета защиты прав человека в Израиле, Исраэлем Шахаком. Он был естественником, профессором химии, который переквалифицировался в обществоведа. Также стал прекрасным самообученным теологом, поскольку рос в религиозной семье и получил серьезное теологическое образование. Он вел систематическую, умную борьбу против политизированной еврейской религии, которая начала все более диктовать жизнь Израилю.

На третий год своего пребывания в Израиле я пришел к выводу, что нет способа удержать страну от разворота в сторону политики национализма, которую поддерживало большинство еврейского населения. Я точно видел, что крайне правые придут к власти; я все же социолог, что давало мне ясное видение этой перспективы. Моей первой идейной реакцией была публичная лекция “Сионизмы Израиля”, в которой я пробовал объяснить идейный поворот и логику дальнейшего развития страны.

Смысл лекции заключался в том, что были два сионизма в Израиле, хотя мы этого не понимали. Один сионизм либеральный и другой полнокровно националистический. В существующих условиях второй был по-своему более логичен, потому что национализм чувствует себя лучше, когда он крайний. Но я не могу этого принять. И завершил тем, что собираюсь уезжать из Израиля. Я лично ничего не остался “должен”. Я приехал защищать Израиль и честно воевал в двух войнах. Я не получил за это ничего, но и не требовал ничего. Кроме одного: чтоб Израиль был той страной, о которой я мечтал. Жить в Южной Африке (в понимании тех времен, конечно) я не готов. Болезненно, конечно, даже очень. Но я уезжаю.

Когда я решил уехать из Израиля, передо мной встал вопрос, что делать дальше. Англия показалась ближе других из-за моей академической работы там. Я написал друзьям, что ищу работу – и они отреагировали с ходу. Для начала мне предложили fellowship в колледже святого Антония в Оксфорде. Затем избрали профессором Манчестерского университета. Я начал новый курс, социологию знаний, которой увлекся в Хайфе.

В связи с исследовательской работой по русскому крестьянству я уже ездил в Россию. Началось с того, что мои супервайзеры отправили меня в Финляндию, где было роскошное собрание русских книг, еще с царских времен, когда четыре университета получали обязательный экземпляр: Москва, Киев, Петербург и Хельсинки. Я переснял всю земскую статистику, которая лежала в Хельсинки. По пути в Финляндию заехал в Москву и остался там на две недели, благодаря договору между двумя академиями наук, британской и советской. В то время с английской стороны стипендии были не очень востребованы, потому что мало кто стремился в СССР. Была у меня и личная цель: проверить эмпирически, пустят ли меня в Россию – как бывшего спецпереселенца. Пустили.