Несостоявшийся стриптиз

 Четверо стариков-толстяков сидят за шахматным столиком в парке напротив университета и нежатся на весеннем солнышке. На всех четверых темные джемпера. Двое играют, двое следят за игрой, которая, впрочем, началась так давно, что игроки и зрители слились воедино.

 В парке появляется семнадцатилетний юноша. Он идет уверенной пружинистой походкой, полной грудью вдыхает чудный весенний воздух, весело смотрит на девушек в укороченных юбках, любуется стройными ножками и чувствует, как в нем бурлит молодая кровь.

 Поравнявшись с шахматным столиком, он неожиданно наклоняется и одним движением смахивает фигуры с доски. Старики начинают вздыхать и, кряхтя, подбирать фигуры с земли. Они молча расставляют их по местам, но великий ход, который мог бы решить исход партии, безнадежно утрачен.

 День тянется непривычно медленно. В Гровер-парке нет движения автотранспорта по главным аллеям, зато полно велосипедистов, они петляют по тропинкам, скрываются в зарослях кизила и японской вишни. Где-то в отдалении раздается веселый девичий смех. Разве можно ненавидеть Айзолу в воскресенье, когда до самого горизонта простерлись ее пустынные улицы?

 В кафе на углу сидят двое. Тот, что помоложе, в свитере и джинсах. Тот, что постарше, в синем костюме и белой рубашке с расстегнутым воротом. Они о чем-то тихо переговариваются.

 — Виноват, — говорит тот что в костюме, — но что мне делать, а?

 — Я тебя понимаю, — отвечает тот, что помоложе, — но и ты меня пойми…

 — Господи, не хватает всего два доллара…

 — Два доллара — это два доллара.

 — Ну, может, в виде исключения выручишь… Будь другом, Джей.

 — Я бы с удовольствием, Ральфи, но не могу.

 — Потому что завтра я собираюсь к матери, а у нее всегда можно кое-что позаимствовать.

 — А ты навести ее сегодня.

 — О чем разговор? Конечно, навестил бы. Только она уехала в Сандс-Спит. У нас там родня. Отец повез ее.

 — Ну так навести ее завтра. А потом и увидимся.

 — Конечно, ты прав, Джей… Только мне уже становится хреново…

 — Жаль, очень жаль, но…

 — Я понимаю, Ральфи, ты тут ни причем.

 — Хорошо, что ты это понимаешь.

 — Еще как понимаю.

 — Это же бизнес… Я работаю, как и все остальные.

 — Я тебя понимаю… Я ведь не прошу ничего даром. Просто речь идет о какой-то мелочи.

 — Два доллара — не мелочь.

 — Верно, но мы-то знаем друг друга давно.

 — Давно.

 — Я нормальный клиент.

 — Знаю.

 — Дай в долг до завтра, а?

 — Не могу, Ральфи. Я бы с дорогой душой. Но если я пойду навстречу тебе, то придется тоща идти навстречу всем остальным.

 — Я никому не расскажу. Ни одной живой душе. Клянусь!..

 — Все равно поползут слухи. Нет, так дело не пойдет. Если бы я знал, что у тебя нет бабок, я бы не пришел.

 — Но что такое два доллара?

 — А, два доллара здесь, два доллара там. Получается много. Кто рискует — ты или я?

 — Да, но…

 — Ты ведь хочешь, чтобы я дал тебе товар за здорово живешь.

 — Нет, нет, Джей. Выручи до завтра. А там я разживусь деньгами у мамаши и тебе все отдам.

 — Извини, но не могу.

 — Джей, погоди. Разве раньше я когда-нибудь приходил к тебе пустой?

 — Нет.

 — Ну вот видишь. Разве я жаловался, что мне всучали какую-то гадость?

 — Погоди, я тебе никогда ничего плохого не всучал. Ты ведь хочешь сказать, что за свои деньги получал плохой товар?

 — Нет, что ты!

 — Мне показалось, что ты это хотел сказать.

 — Боже упаси!

 — Тогда что ты хотел сказать?

 — Нет, просто бывало, товар шел плохой по всему городу. Когда полиция начинала вовсю шуровать. Когда нигде нельзя было достать ничего приличного. Вот это я и хотел сказать.

 — Да, помню. В прошлом июне…

 — Но я же не возникал, верно?

 — Ну и что ты хочешь этим сказать?

 — Выручи разок, Джей!

 — Не могу, Ральфи.

 — Джей, ну пожалуйста!

 — Извини, но никак. Лучше не проси.

 — Завтра я достану деньги.

 — Пока, Ральфи.

 Сумерки быстро сгущаются над городом. Небо над Калмспойнтом становится пурпурным. В окнах загораются желтые огни, неоновые вывески украшают потемневшие дома оранжевым и голубым, красные и зеленые огни светофоров вспыхивают с какой-то новой энергией, делаются в темноте ослепительными. Город празднует наступление темноты фейерверком огней. Как можно ненавидеть волшебное сверкание драгоценных камней?

 Молодой патрульный в полной растерянности.

 Женщина в истерике, у нее лицо в крови, а патрульный не может решиться, что сделать сначала: вызвать «скорую» или подняться наверх и арестовать мужчину, который ее ударил. Его сомнениям кладет конец сержант, который подъезжает в полицейской машине, выходит из нее и подходит к женщине, которая сквозь рыдания что-то лопочет молодому патрульному, а тот слушает ее с растерянным лицом.

 Женщину ударил ее муж, и она не хочет выдвигать против него обвинения. Нет, она ждет от полиции другого.

 Но сержант отлично разбирается в том, что такое правонарушение, и ему решительно все равно, какую позицию занимает пострадавшая. Но этим чудным апрельским вечером ему куда приятнее стоять на улице и выслушивать лепет женщины, которая, между прочим, хороша собой, в нейлоновом халате, под которым нет ничего, кроме трусиков. Это куда лучше, чем тащиться наверх и арестовывать того, кто ее ударил.