Несравненная

На рассвете к станции подошли два поезда со снарядами. От самого Петербурга их сопровождали несколько артиллерийских офицеров. Оставить свой груз они отказались.

– Мы уж, господин подполковник, до самого Порт-Артура свои снаряды доставим, – говорил пожилой штабс-капитан, помаргивая воспаленными глазами, – согласно приказу.

Спорить Иван Михайлович не стал, только удивленно, про себя подумал: «Да, широка Россия-матушка, это сколько же времени они тащились из Петербурга?»

И только тут заметил, что форма штабс-капитана тщательно отглажена, сапоги вычищены до зеркального блеска, звездочки на погонах и пуговицы искрятся.

Тщательно словно на парад были одеты и другие офицеры, как перед боем, из которого едва ли удастся выйти живыми. Иван Михайлович молча выругал себя. Занятый всю ночь делами и суетой, не догадался привести свою форму в полный порядок, но времени на чистку и глажение уже не оставалось, и он махнул рукой, заметив еще, что рукав кителя измазан в угольной саже. Теперь уже не до внешнего вида…

– Иван Михайлович, – Гридасов, только что вернувшийся из разведки, был отчаянно весел и говорил громко, так, чтобы рядом стоящие офицеры услышали: – Сообщил по телеграфу прямо начальнику военных сообщений, что если проводка снарядного эшелона будет разрешена, я лично гарантирую, что при неблагоприятном развитии событий ни одно колесо от поезда японцам не достанется. Разрешение получено. В десять часов – отправление. Теперь, господа, прошу внимания…

Ровно в десять часов эшелон тронулся и ушел со станции.

Впереди пробирался рекогносцировочный паровоз. Офицеру пограничной стражи, который на нем находился, была поставлена краткая и простая задача: двигаться в двух-трех верстах от основного эшелона, если обнаружит разрушение дороги, подает сигнал – шесть свистков, и ждет восстановительную команду.

Основной эшелон шел на тяге двух паровозов, за ними – две блиндированные[4] платформы, на каждой из которых расположились в тревожном ожидании по полуроте пехотинцев. За платформами следовали тридцать вагонов со снарядами и в каждом вагоне, мысленно попрощавшись с родными, да и с жизнью, сидел солдат, готовый в любой момент поджечь бикфордов шнур специального заряда. Таким образом, по замыслу Петрова-Мясоедова, весь эшелон был заминирован, и в случае неудачного развития событий взлетит на воздух. Вот уж, действительно, и целого колеса не останется.

Шли со скоростью примерно двадцать верст в час.

На первом паровозе находился Гридасов, на втором – Петров-Мясоедов. И это тоже заранее было оговорено, чтобы в случае чьей-либо гибели отряд не остался без командования. При себе, для связи, Иван Михайлович оставил только поручика Останина, иначе в тесной кабине, где работали еще машинист и кочегар, было бы не повернуться.

Медленно проплывали мимо невысокие сопки, редкие рощи, иногда вдалеке виделись низкие китайские фанзы. Чем дальше продвигались, тем чаще встречались поваленные телеграфные столбы с оборванными проводами. Кто здесь успел похозяйничать? Японцы, хунхузы[5] или китайцы из ближайших деревень утащили провода для своих надобностей? Иван Михайлович не выпускал бинокля из рук, внимательно вглядывался в ближайшие сопки, но никакого движения там пока, слава богу, не наблюдалось.

Маньчжурии и на русском Дальнем Востоке.

Поручик Останин, тоже не выпуская из рук бинокля, стоял у другого окна, и Иван Михайлович, мельком глянув, заметил, что правая нога у него вздрагивает и стукается коленом в стенку кабины; чистое, выглаженное галифе размазывает угольную копоть. Он хотел окликнуть поручика, сказать ему ободряющие слова, но передумал. Что тут скажешь? Не бояться в такой ситуации может только дурак, а нормальный человек всегда боится, храбрость в том и заключается, чтобы свой страх перебороть. Переборет его и поручик Останин.

Показалась станция Пуландян. Даже без бинокля было видно, что несколько зданий сожжены, в остальных выбиты двери и окна, раскачиваются под ветром обрывки проводов. Рекогносцировочный поезд остановился, и шесть пронзительных гудков прорезали воздух. Иван Михайлович быстро спустился с паровоза на землю и успел еще ощутить ладонями, что поручни на солнце нагрелись.

Сразу за станцией путь оказался разрушен. Правда, шпалы остались на месте, растащили только рельсы. Иван Михайлович быстро расставил по местам восстановительную команду, и работа закипела. В это время из-за ближних строений, над которыми еще курился дым недавнего пожара, показались трое китайцев. Грязные, с выбритыми впереди лбами и с длинными косами, свисающими с затылков, они смотрели боязливо, но потихоньку приближались и, подойдя, быстро заговорили, перебивая друг друга и повторяя одно и то же:

– Капетана шанго! Капетана шанго!