Несравненная

И он повел Черногорина через зал в отдельный кабинет, где уже был накрыт богатый стол, за которым сидели три незнакомых Черногорину господина, которые поклонились ему, когда он вошел, и по очереди степенно представились:

– Купец Чистяков Афиноген Иванович.

– Купец Селиванов Алексей Петрович.

– Купец Естифеев Семен Александрович.

«Очень даже интересный концерт-галла!» – весело подумал Черногорин, склоняя голову в уважительном ответном поклоне. Как человек многоопытный и немало повидавший на своем пестром веку, Яков Сергеевич сразу понял, что сегодняшнее приглашение городского головы посетить Ярмарочный комитет – это не из вежливости, не из желания поужинать вместе с антрепренером Арины Бурановой, а нечто совсем иное стояло за неожиданным приглашением, которое к тому же принесли ему в гостиницу весьма поздно, уже после обеда. Поэтому он был настороженным и бдительным, как старый, опытный солдат на посту, но вида не показывал и улыбался всем сразу, усаживаясь за стол, и одновременно, стараясь сделать это незаметно, всех разглядывал. С особым вниманием – Семена Александровича Естифеева. Вот, оказывается, каков он! На вид суровый и неприветливый, глубоко посаженные глазки под белесыми лохматыми бровями так упрятаны, что их разглядеть невозможно, и также невозможно догадаться, о чем он думает, потому что худое, морщинистое лицо непроницаемо и темно, как на иконе старинного письма.

Зато Чистяков и Селиванов вместе с Гужеевым излучали добродушие и гостеприимство, давая советы, какое блюдо лучше всего выбрать, и дружно рекомендовали обязательно отведать стерляжьей ухи – такой ухи, как здесь, в Иргите, нигде нет, даже в самой Первопрестольной.

Яков Сергеевич с советами соглашался, пил замечательную мадеру после длинного тоста Гужеева, радостно чокаясь со всеми, хлебал стерляжью уху и терпеливо ждал – когда же начнется разговор, ради которого он здесь оказался?

Но вот, кажется, и добрались. Естифеев откинул полу сюртука, достал карманные часы, отщелкнул крышку и, глянув на циферблат, покачал головой, словно извещая всех: время-то позднее, пора и о деле речь завести. Гужеев недовольно посмотрел на него, но Естифеев, защелкнув крышку часов, коротко сказал:

– А чего переливать из пустого в порожнее? Выкладывай!

Гужеев старательно вытер рот накрахмаленной салфеткой, осторожно кашлянул в большой свой кулак и заговорил:

– Пригласили мы вас, уважаемый Яков Сергеевич, для того, чтобы передать вам просьбу всего Ярмарочного комитета, большую просьбу, и надеемся, что вы в ней не откажете…

– Если она по моим силам и возможностям, конечно, не откажу, – Черногорин положил вилку на фарфоровую тарелку, и она чуть слышно звякнула в тишине.

– В ваших, в ваших силах и возможностях, Яков Сергеевич, – Гужеев еще раз осторожно кашлянул в кулак и продолжил: – Должен прибыть к нам на ярмарку высокий железнодорожный чин из столицы. Должности его я сейчас назвать не могу, но одно скажу определенно – высокого полета человек. И встретить его, как понимаете, надо по высшему разряду. А теперь суть: господин этот, как нам стало известно, является большим поклонником певицы Арины Бурановой, и даже, когда бывает в отъездах, возит с собой граммофон с ее пластинками, которые и слушать изволят в свободные минуты. Исходя из вышеизложенного, вот и наша просьба: пусть бы спела Арина Васильевна в узком кругу для уважаемого гостя. И, соответственно, знаки внимания ему оказала.

– Что вы имеете в виду под столь расплывчатым выражением – знаки внимания? – быстро спросил Черногорин.

– Ну… – замешкался Гужеев.

– Да чтоб не кочевряжилась, – подал голос Естифеев, который, похоже, сердился на городского голову, говорившего долго и пространно, – и чтобы цацу-недотрогу из себя не строила. А мы уж все возместим, с лихвой. И ей, и тебе на хлеб с маслом хватит! Теперь ясно?

И проявились маленькие глазки из-под нависших бровей, сверкнули сердито и холодно.

«Да-а, Семен Александрович! Крут ты, дедушка! Ради прибылей своих ты и впрямь любого человечка через колено переломишь! И даже не услышишь, как косточки хрустнут. Похоже, нашу несравненную спасать надо… Нашла с кем тягаться!» – думая об этом, Черногорин не переставал улыбаться и старательно делал глуповатый вид, изображая, что не до конца понимает – чего, собственно, желают от него услышать эти уважаемые господа из Ярмарочного комитета?

– Не притворяйся, любезный, что туго до тебя доходит, – худое, темное лицо Естифеева стало еще суровей, – не такой уж ты глупый, как прикидываешься. Называй сумму!

– Сумму, сумму… Сумму, господа, назвать несложно, да только сегодня я этого сделать не могу. У нас здесь еще несколько выступлений, и мы сразу должны уехать. Контракты уже подписаны, и неустойки мне платить совсем не хочется. А когда ваш высокий гость прибудет, вы еще не знаете, и насколько нам задержаться в Иргите придется, неизвестно. Подумать требуется, уважаемые господа.

Господа переглянулись, и Гужеев согласился:

– Хорошо, подумайте, но не больше двух дней.