Несравненная

– Пойдем, пойдем, Арина Васильевна, заждались все, – торопился Филипп и вел ее за собой, крепко держа за руку, плечом раздвигая встречающих людей, которые напирали, смотрели с восторгом и любопытством на певицу, которая появилась здесь в столь поздний час так внезапно, словно упала с темного неба яркая звездочка.

Впрочем, она и сама, находясь в возбуждении и смеясь, не знала еще полной причины своего появления здесь, потому что произошло все неожиданно – как снег на голову в летний день. Появился вчерашним утром в номере у нее Филипп Травкин и сразу, без предисловий, огорошил:

– Арина Васильевна, в прошлый раз не сказал, побоялся Якова Сергеевича, сильно уж косо он на меня поглядывал. Знаю я людей, которые на Естифеева большой зуб имеют и речь с ними заводил про ваш случай, но они осторожные, не доверяются до конца. Привези, говорят, к нам свою певицу, посмотрим на нее, а там и решим. Завтра ждут, вечером.

– У меня же концерт завтра! – воскликнула Арина и вздрогнула от услышанного известия.

– А Лиходей зачем здесь обретается?! Домчит, успеете!

– Куда домчит, Филя? И кто эти люди?

Торопясь, перепрыгивая с одного на другое и постоянно оглядываясь на дверь – боялся, что появится Черногорин, – Филипп рассказал, что еще год назад добирался он из дальних своих странствий до Иргита, но в дороге сильно поизносился, отощал и оказался без единой копейки – хоть садись на паперти и проси милостыню. Но на станции Круглой, до которой он дотопал своим ходом, улыбнулась ему удача: разговорился случайно с двумя инженерами, и они, узнав, что он бывший приказчик, взяли его на работу с испытательным сроком в один месяц. За этот месяц Филипп так показал себя как расторопный и дельный работник, что они в нем души не чаяли. И вот однажды услышал он между ними разговор о Естифееве и понял из этого разговора, что инженеры хотят извести старикана под корень. Тогда он им и открылся, поведал, каким манером искорежена была судьба молодого приказчика Травкина.

Инженеры выхлопотали ему отпуск, выплатили без всякой проволочки жалованье и отправили в Иргит с единственным наказом: разузнать все, что возможно, о Естифееве. Толком он узнать еще ничего не успел, но после встречи с Ариной кинулся обратно в Круглую и получил от инженеров разрешение: вези сюда певицу якобы для выступления, встретим ее как полагается, а дальше видно будет – от какого угла плясать.

Арина, не раздумывая, дала согласие. Ни Черногорину, ни Ласточке, ни Сухову с Благининым, ни слова не сказала, и кинулась на лиходеевской тройке в неведомую Круглую, к неведомым людям, как в глубокий и темный омут, прихватив с собой сотника Дугу. Мало ли какая неожиданность случиться может.

И вот она здесь.

Не успела еще перевести дыхания, как оказалась на деревянном помосте, где на стульях уже рассаживался струнный оркестр. Музыканты – все в парадных мундирах железнодорожного ведомства и главного переселенческого управления – уверенно держали в руках мандолины, гитары, балалайки, и один из них, высокий, русоволосый, похожий на сказочного Садко со цветной литографической картинки, наклонился учтиво и быстрым говорком сказал:

– Будьте снисходительны, Арина Васильевна, к нашему доморощенному оркестру. Мы не так уж часто играем, но репертуар ваш нам хорошо известен. С чего начнем?

– С «Лучинушки», – также быстро ответила Арина, и успела еще, до первых аккордов, быстро, скороговоркой, прочитать про себя «Отче наш».

Никаких лавок и сидений перед помостом не было – люди стояли, озаренные костровыми отсветами, лица их то появлялись, то исчезали в полутьме, и от этой смены света и тени казалось, что людей очень много, тысячи и тысячи заполняют поле, до самых его краев, упираясь спинами в смутно темнеющий березняк, который полукругом опоясывал пространство. Стояли чиновники железнодорожного ведомства и главного переселенческого управления со своими женами и детьми, стояли студенты-медики, которых направили работать в переселенческом пункте, стояли рабочие, мастеровые, стояли переселенцы, ехавшие в дальние и неизвестные края за лучшей долей – все вперемешку, без чинов и званий; стояли русские люди и хотелось им слышать голос Арины Бурановой, хотелось отозваться на этот голос единым вздохом и смахнуть нечаянную слезу, вздохнуть, горюя о том, что одолела тоска-кручина, словно подколодная змея ужалила, и нет, и не будет больше любимой, и остается только попросить сырую землю, чтобы расступилась она и упокоила горемычного в тихой гробовой келье…

Даже вездесущие мальчишки, шнырявшие перед дощатым помостом, притихли и прилегли прямо на землю, друг возле дружки, словно поняли своими маленькими сердечками, что все происходящее нужно обязательно запомнить – для будущей жизни, когда в зрелые уже годы всплывет внезапно воспоминание об этом вечере, и вздрогнет уставшая душа словно окропленная живой водою, вздрогнет для того, чтобы жить дальше, радуясь солнцу и весне, одолевая извечную тоску-кручину.