Несравненная

Рядом с телегой, в которой лежал Байсары, ехал ротмистр Остальцов, и все поглядывал на степняка внимательными, умными глазами, словно хотел что-то еще от него услышать, словно забыл что-то спросить при допросе. Байсары взгляда не отводил, но русского офицера перед собой не видел; где-то там, вдали, перед его взором выстилалась бескрайняя степь, по которой ему, пожалуй, уже никогда не скакать, выпустив на полную волю повод своего коня. Не почувствовать вольного ветра, туго бьющего в лицо, не услышать, как гулко отдается стук конских копыт, достигая до неба. Жизнь треснула и разломилась словно первый ледок – на мелкие осколки, не собрать теперь и не сложить. И по сравнению с этой невозможностью скакать по степи и жить в степи уже не такой важной казалась месть, которая недавно еще сжигала его, и уж тем более неважными казались вопросы, которые задавал ему русский офицер и на которые он отвечал совершенно честно, ничего не утаивая – все меркло от одного осознания, что степь он больше не увидит своими тоскующими глазами.

Степь…

Вольная, родная до последнего кустика горькой полыни, и отныне – недосягаемая, как небо, до которого никогда не допрыгнуть.

Прощай, степь!

Байсары закрыл глаза, и одинокая слезинка весело скатилась по смуглой щеке.

8

Ехал на ярмарку ухарь-купец…

– А если про купчиху спеть – как получится? Ехала на ярмарку ухарь-купчиха? Нет, нескладно получается. Ласточка, подскажи, чтобы складно.

Ласточка не отозвалась, потому что была она сердита на Арину Васильевну, которая поднялась сегодня ни свет ни заря, не дав вволю выспаться, затеяла долгое переодевание, и вот теперь идут они через Ярмарочную площадь к торговым рядам, а зачем, спрашивается, идут – ума не приложишь! Если обновку или безделушку пожелали купить – прямой путь в пассаж, где от лавок и товаров в глазах рябит. Нет, в торговые ряды наладились. Вот радость будет: на жаре, в людской толчее ноги мучить. И по какой такой великой нужде? Непонятно!

Арина, не замечая сердитости Ласточки, весело улыбалась, сияла глазами и чувствовала себя в людском потоке словно рыба в текучей воде. Все ее радовало! И шум, и многоголосье, и шутки-прибаутки зазывал и торговцев, и даже сам воздух цветастой, бойкой, разгульной ярмарки. В простеньком сарафанчике, в голубеньком платочке, была она похожа на деревенскую девицу, которую строгие родители вывезли на ярмарку, а она увеялась от них тайком и бродит теперь, любуясь на чудеса и радуясь свободе.

А ярмарка разливалась вокруг словно неудержимое половодье. Кроме торговцев осаждали праздную публику и разные мастера: парикмахеры, лудильщики, сапожники, точильщики, часовщики… И каждый кричал-зазывал на свой лад, приманивая к себе людей. Тут уж всего наслушаешься – и сладкого, и соленого. Возле одного веселого сапожника Арина даже задержалась. А тот, почуяв внимание, заливался соловьем, забыв, похоже, что ему об ином следует кричать. Да какие тут сапоги, каблуки и голенища, когда стоит перед тобой деревенская краля! И частил припевками молодой парень без удержу, подмигивая горячим глазом, а еще плечами передергивал словно от мороза:

Ой, страшен бес,
Когда с девушкой пойдешь в лес!
А моя милка спит в амбаре,
Ее блохи в плен забрали!

И много еще чего спел, красуясь перед Ариной. Опомнившись и вспомнив о работе, предложил каблук подбить.

– Да он целый у меня, – смеялась Арина, – а за песенки твои, на, держи!

И щедро отсыпала ему мелочи, удивив парня до полного изумления – за бойкий язык ему никогда еще не платили.

Пошли дальше. Толпа становилась все гуще, и Ласточка, оказавшись впереди, буровила ее своими телесами, будто воду деревянной кормой широкого карбаса. Арина, пристроившись за ее широкой спиной, шла, как по пустому проспекту, и не покидало ее ощущение небывалой свободы и легкости, словно душа, покинув тесную клетку, парила теперь сама по себе – вольно, без оглядки. Таким редким минутам Арина отдавалась полностью, без остатка, потому что хорошо знала: долгими они не будут и закончатся очень скоро. А вот пока не закончились – живи и радуйся!

Попалась в бесконечном торговом ряду лавка, а на ней – забавная вывеска: гусь в дамском платье. И надпись – «Всех нарядим!»

Как не зайти?!

Хозяин лавки, старенький уже, но бойкий и говорливый мужичок, встретил покупательниц еще у порога и расшаркался, как галантный кавалер, даже ручку попытался у Ласточки облобызать, но та шарахнулась в сторону и едва не снесла прилавок крутым бедром. Арина захохотала, а мужичок, нисколько не смутившись, уважительно оглядел Ласточку и заверил:

– И вас, красавица, нарядим! Найдем по размерчику!

– Уговорил, дядя, – решила Арина, – показывай нам пальто хорошее, нет, самое лучшее, какое есть, показывай! Наряжай мою подругу!