Несравненная

Укусила Якова Сергеевича не муха, укусил его Семен Александрович Естифеев – зло укусил, внезапно словно змея подколодная. И яд успел выпустить, от которого, похоже, антрепренер Черногорин впал в настоящую душевную сумятицу, каковую и попытался вылечить старым, как подлунный мир, способом.

А началось все рано утром, когда от Гужеева прибыл посыльный и сообщил, что господина Черногорина просят пожаловать в Ярмарочный комитет по срочному делу и желательно в самое ближайшее время, до полудня. Ну что же, если так уважительно просят, нет причины отказываться, а дорога от «Коммерческой» до пассажа не очень длинная. Но паузу надо было выдержать – для собственного уважения. Поэтому в приемной Гужеева появился Яков Сергеевич ровно через три часа после того, как в номер к нему постучался посыльный.

Секретарь, увидев в приемной званого посетителя, сразу же вскочил и, не говоря ни слова, распахнул дверь в кабинет начальника. Нетрудно было догадаться, что Черногорина очень ждали. Он вошел в кабинет, а навстречу ему уже поспешал Гужеев, широко и радушно раскинув руки, словно собирался заключить в объятия. Приговаривал:

– Замечательно, Яков Сергеевич, замечательно! Чрезвычайно благодарен, что вы поторопились. Дело наше промедления не терпит. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь… Сейчас чай подадут. И сразу, чтобы не томить, сообщаю новость: наш высокий гость прибыл на станцию Круглая, я с ним вчера уже встречался и сообщил, что уважаемая певица Арина Буранова завтрашним вечером будет петь на природе для очень узкого круга лиц, в первую очередь, конечно, для нашего дорогого гостя. Вот по этому поводу я вас, простите великодушно, и призвал в срочном порядке. Вы угощайтесь, угощайтесь…

Черногорин прихлебывал чай, закусывал свежими, еще теплыми, булочками, слушал Гужеева, согласно кивал головой, а сам ждал: когда городской голова приступит к расчету и каким образом? Всю названную сумму отдаст или только задаток вручит? Хотя, нет, слишком опытен, а, значит, и осторожен. Скорее всего, будет настаивать, что деньги выплатит только после концерта или начнет торговаться, чтобы уменьшить сумму. Но Черногорин твердо решил: если уж рисковать, так рисковать, и на уступки идти никак нельзя, нужно стоять на своем – деньги на руки, сразу и полностью.

Гужеев, однако, не торопился заводить речь о деньгах, а пространно и многословно рассказывал, что уже сегодня отправлены плотники к горе Пушистой, чтобы сделать там подмостки, а также столы и навесы на тот случай, если погода вдруг испортится и пойдет дождь. Заверял, что плотники – самые лучшие в Иргите, что плата им обещана хорошая, и что сделают они все в наилучшем виде, и что Арина Васильевна будет очень довольна…

И замолчал внезапно, прервав свое многословие, когда в кабинет вошел по-хозяйски Семен Александрович Естифеев. Сурово глянул острыми глазками и, не поздоровавшись, даже головой не кивнув, заговорил, как всегда, коротко и резко, словно дрова колол: с одного замаха и чурка – напополам!

– Ты, любезный балаганщик, никак с глузду съехал – такую цену заломил? Задница от сладкого не слипнется? Сбрасывай половину! Мы деньгами сорить не приучены.

«Вот вы как, любезные! – воскликнул про себя Черногорин, – и рыбку желательно скушать и косточкой не подавиться! Ну, уж нет, не на того напоролись!» А вслух, с милой улыбкой, удивленно произнес:

– Я, конечно, извиняюсь, господа, да только в прошлый раз сказано мне было, что хватит нам на хлеб с маслом… Вы, что, имели в виду булку хлеба и пол фунта масла?! Тогда ставлю в известность, что такое количество ценных продуктов я вам сам куплю и с мальчишкой пришлю. Куда прислать?

Черногорин одним глотком допил чай, аккуратно и бережно поставил чашку на блюдечко, поднялся из-за стола.

– Ну, погодите, погодите, Яков Сергеевич, – заторопился Гужеев, – что уж вы так, с места в карьер. Мы, по нашему купеческому обычаю, поторговаться сначала должны – один уступит, другой уступит, глядишь, и договорились полюбовно…

– А вот если не договорились… – Естифеев шагнул ближе, уперся сжатыми кулаками в столешницу, – у нас народишко на ярмарке всякий обретается, пестрый… Иной за копейку отца родного зарежет, а уж чужого… И спрячется ведь, убивец, в таком-то муравейнике, никакая полиция его разыскать не может…

Это была уже угроза – явная и неприкрытая. Исходи она от другого человека, не Естифеева, можно было бы в ней и усомниться, но в данном случае сомневаться не следовало. Черногорин сразу это почувствовал и испугался. В первую очередь, за Арину. При ее-то взбалмошном характере и детском, до глупости, отсутствии чувства опасности… Да, крепко увязли, по самые уши!

Но вида он не показывал и продолжал мило улыбаться: